— Так пускай Сантинес поторопится.

— Будь спокойна.

Держа за палочку круглый желтый леденец, Кико крутил и крутил его перед глазами, и, когда его взяли за подбородок и заставили поднять голову, он ощутил прилив раздражения и злости. Сверху глядела на него сеньора в мехах, улыбаясь сладко и глупо.

— Скажите-ка, — спросила она у Виторы, — это случайно не девочка сеньора Инфанте, директора «Тапьосы»?

— Да, сеньора, только это мальчик.

Сеньора улыбнулась еще шире.

— Ну разумеется, — сказала она, — в этом возрасте, да к тому же он такой беленький и с такими глазками…

Кико взглянул на нее с ненавистью.

— Я дядя, — сказал он.

Совсем развеселившись, она засмеялась в голос:

— Так, значит, ты дядя?

У Кико ныла шея, его раздражал ее рост, ее снисходительный смех. Внезапно взорвавшись, он пронзительно завизжал:

— Дерьмо, задница, какашки!..

Улыбка сеньоры погасла моментально, механически, точно выключенная лампочка.

— Это очень плохо. Хорошие дети так не говорят, — побранила она мальчика.

Витора посерьезнела и сильно тряхнула его за плечи.

— Не обращайте внимания, — сказала она сеньоре. — С тех пор как у него появилась сестричка, на него иногда нападает бог знает что.

Меховое пальто спросило:

— А этот какой по счету?

— Этот? Пятый. А еще говорят, пятый — самый удачный.

Позже, уже поднимаясь в грузовом лифте, Витора сердито выговаривала ему:

— Вот увидишь, я все расскажу твоей маме. Думаешь, так отвечают сеньорам? Вито просто слишком добрая, но когда-нибудь ей тоже надоест, и она тебя разлюбит.

Мальчик смотрел на нее снизу вверх серьезными, блестящими глазами.

— Это грех, Вито? — спросил он.

— Грех? Да еще какой! Сейчас только попадись чертям, они прямым ходом умчат тебя в ад.

Насупившись, Кико шагнул на свою площадку. Он покосился в сторону мусорного бака, где скорбно чернели среди отбросов останки Маврика. Витора дважды стукнула в стекло и сказала:

— Гляди, твоя мама уже купает Кристину.

Кико вошел в квартиру улыбаясь и победно держа над головой леденец на палочке. Вдруг он уставился на круглый гладкий животик сестренки и сказал:

— У Крис нету дудушки, правда, мама?

— Нету, — уклончиво отозвалась Мама.

— А у тебя? У тебя есть?

— Нет, это бывает только у мальчиков.

Голубые глаза Кико изумленно округлились.

— Значит, у папы тоже этого нет? — воскликнул он.

11 часов

— Смотри, Хуан, самолет, — сказал Кико.

Он кружился на месте, держа двумя пальцами тюбик из-под зубной пасты и подражая гудению мотора; через некоторое время он перестал кружиться, опустил тюбик на красную крышку плиты, протащил его вперед и остановил.

— Смотри, Хуан, — повторил он, — а теперь самолет сел.

Витора внимательно оглядела Хуана, он казался бледным, его глубокие, черные, сосредоточенные глаза были обведены синевой.

— Мальчик похудел, — вздохнула она. — Сразу заметно.

— Смотри, Хуан, он приземлился! — крикнул Кико. Заворачивая девочку в земляничное полотенце, Мама сказала:

— Завтра он пойдет в школу. Вчера у него уже не было температуры.

Кико схватил тюбик и снова закружился, подражая шуму мотора.

— Смотри, Хуан, как высоко он поднялся!

— Отстань, — буркнул Хуан.

Черные глаза Хуана не отрывались от страниц комикса, губы шевелились сами собой: «Войдя в одну из камер, наш герой получил удар по голове и свалился ничком». Кико положил тюбик в карман штанишек и почтительно приблизился к брату.

— Интересно? — спросил он.

— Ага, — автоматически сказал Хуан.

Кико вытянул палец и робко ткнул в страницу.

— Это кто? — спросил он.

— Зеленый Казак, — ответил Хуан.

— Он плохой?

— Нет, хороший.

— А это?

— Это Танг, самый плохой из всех. Он вожак пиратов.

Кико вытащил из кармана тюбик и отвернул колпачок.

— Я убью его из моей пушки.

— Иди отсюда, — сказал Хуан, не поднимая глаз и решительно отодвигая Кико ногой.

— Если он плохой, почему же ты не хочешь, чтобы я его убил?

Хуан не слушал его. Он жадно читал: «Только попробуй меня обмануть, я буду стрелять немедленно. Прикажи твоим людям бросить оружие!»

Витора наливала молоко в кастрюльку. Несколько капель упало на красное крыло плиты. Она поставила кастрюльку на огонь и тяжко вздохнула.

Мама спросила:

— А про Севе ничего не слышно?

— Ее матери, поди, не лучше, раз она не едет, — ответила Витора и вздохнула еще глубже.

— Что, уже? — спросила Мама.

— Да, завтра… Все одно к одному.

Кико вскарабкался на плетеное креслице и стал размазывать пальцем белые капли. Он склонял голову набок, как бы выискивая наилучшую перспективу, и наконец, начертив запутанный узор, радостно завопил:

— Вито, Хуан, это Сан-Себас!1

Хуан швырнул журнал на пол и неохотно подошел к плите. Сдвинув брови, он посмотрел на иероглифы и презрительно спросил:

— И это пляж?

Раскрасневшись от удовольствия, Кико громко пояснил:

— Смотри, вот эти сеньоры плавают, а этот загорает, а…

Хуан пожал плечами, и на его лице отразилось глубокое разочарование.

— Ничуточки не похоже, — сказал он.

Витора говорила Маме:

— Пятерых из каждой сотни посылают в Африку, и что вы скажете, обязательно должно было выпасть на него. Убиться можно.

— Ну посуди сама, — сказала Мама, — кому-то же надо ехать.

— Господи, и я так думаю, но почему это все шишки должны валиться на мою голову? Что, других людей мало?

— А как приятель Паки?

— Кто, Абелардо? Ну, этот-то не иначе в рубашке родился. Прямо не знаю, отчего этой девчонке вечно везет. В субботу идет и выигрывает в лотерею, а в понедельник тянут жребий, и жених остается при ней. Надо же так.

Малышка била в ладоши и повторяла:

— Атата, атата.

Кико подошел к ней, взял за ручки и стал хлопать ими посильнее, девочка залилась смехом, мальчик тоже засмеялся.

— Атата, атата, — твердила малышка.

Кико дернул за полу халата в красных и зеленых цветах:

— Она говорит «красота». Мама, Крис говорит «красота».

Мама продолжала говорить:

— … А кроме того, это не такая уж беда.

Витора рассердилась:

— Ну, еще как посмотреть. А Паки заладила теперь, что Фемио свяжется там с какой-нибудь черномазой.

— Вот глупости, — отозвалась Мама.

— Да неизвестно. И Абелардо тоже — мол, негры теперь такие, что от них любого можно ждать.

Кико снова дернул за мамин халат:

— Мама, а Крис сказала «красота».

Мама без церемоний отстранила его:

— Оставь меня, ради бога, ну что ты прицепился, не надоедай.

Витора налила молоко в фарфоровую кружку, а остальное разлила по двум тарелкам, открыла банку с изображением смеющегося младенца и положила в каждую тарелку по большой ложке с верхом желтого порошка.

— Завтракать, живо, — сказала она, поочередно размешивая содержимое обеих тарелок.

Она усадила Кико на белый стульчик, подвинула к столу другой стул — для Хуана, подхватила девочку и устроила ее у себя на коленях. Крис безропотно глотала кашу, и с каждой ложкой вокруг ее влажных губ росла желтая кромка. Хуан поставил перед собой журнал с похождениями капитана Труэно, оперев его о сахарницу, и, кроша булочку в какао, жадно поглощал комикс. «Вы дорого заплатите за свою дерзость». — «А-а-а-х!» — «Вперед, друзья, с этими уже покончено». — «Получай, каналья, пришел и твой черед!» А тем временем Кико ритмично постукивал ложкой по белому мрамору, и Витора сказала:

— Ну давай, Кико, ешь. Господи, что за ребенок!

Кико неуклюже сунул ложку в кашу и принялся водить ею по тарелке; там обозначились глубокие бороздки. Мальчик поглядел и снова помешал кашу.

— Ешь, у тебя все остынет.

Кико промурлыкал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Девочка уже заканчивала завтрак, и Вито встрепенулась: