- Маш, смотри, машина дяди Коли, - показала сестра на остановившуюся перед ними на светофоре фиолетовую "Волгу".
- Не-а, у дяди Коли очки, а на зеркале тетенька болтается.
- Нет, дяди Колина, - не сдавалась Даша. - А очки он снял.
- Пап, скажи, если мужчина очки носит, зачем ему их снимать? - призвала Маша отца рассудить спор.
- Вы мне сначала расскажите, о каком дяде Коле речь, - откликнулся отец.
- Он за нами в школу с мамой заезжал на этой машине, - ответила Даша.
- Нет, не на этой, - не сдавалась сестра. - у дяди Коли...
Дальше слушать про этого автолюбителя сил не было. Ватсон бросился к автомату и набрал рабочий номер жены. Антонинину сменщицу узнал по голосу и бросил трубку.
- Быстрее, девочки! - почти закричал он и снова потащил их к троллейбусной остановке.
Обратно они доехали гораздо быстрее. Я ей покажу дядю Колю, завтра же потрачу стольник баксов и трахну Земфиру. Две сотни не пожалею, чтобы закончить начатое вчера, не унимался Ватсон. А сейчас посмотрим, что дома делается. Посмотрим. Оставив дочек на улице с подвернувшейся Софочкой, доктор стрелой взлетел на третий этаж. Еще не зная, что будет делать, он изо всей силы давил на кнопку звонка, пока не открылась дверь.
Жена стояла с пылесосом в руках и недоуменно смотрела на мужа.
Ничего не оставалось делать, как сказать: "Скорее одевайся, девчонки ждут".
Так в этот день исполнилась давнишняя мечта близняшек - общий поход в зоопарк, катание на пони, бегемот, мороженое. Похоже, оба родителя были счастливы больше детей.
Глава 5
Семен Семенович Краузе вставал рано не из-за прожитых лет - говорят, старики рано ложатся и рано встают, - а в силу привычки, выработанной даже не годами, а десятилетиями, ибо было ему за восемьдесят.
С некоторых пор, а точнее, вот уже три года ему стали сниться красочные сны с продолжением. Точь-в-точь как современные театральные постановки, когда режиссеры-новаторы вовлекают в действие не просто весь зал - так и должно происходить в приличном спектакле, - а выдергивают из публики отдельных зрителей, что несравненно труднее и требует не только профессионализма, но таланта. Краузе точно запомнил, когда приснился ему тот первый сон, потому что в день накануне он приступил к написанию исторического исследования о создании и функционировании в начале прошлого века Большевистского центра.
Да. Так оно и было. Утром он сходил в канцелярский отдел ближайшего магазина, купил толстую, в девяносто шесть листов, тетрадь амбарного размера, сел у окна и, раскрыв ее, вдохнул запах чистой бумаги, клеенки и еще чего-то неуловимо-щемящего. Нельзя сказать, что Краузе был таким уж новичком в писательстве. Пописывал. Статьи, эссе, научные переводы. Но то, чем он собрался заняться в оставшееся ему на земле время, вдруг коснулось его бархатным лебединым крылом самой судьбы. Семен Семенович понял, что не умрет, пока не закончит.
По выработанной годами привычке, а отнюдь не из-за рекомендаций врачей он забрался под холодный душ, дождался, пока тело покроется гусиной кожей, с удовольствием сделал несколько упражнений для мышц живота и, наконец, растерся жестким вафельным полотенцем. Потом был завтрак: одно яйцо вкрутую и кусочек вареной трески, приправленной яблочным пюре вместо соли. Ни чай, ни кофе он пить не стал. Эти напитки Краузе берег для процесса творчества и за время писания, чередуя их, выпивал в большом количестве. И даже позволял себе выкурить одну "беломорину".
Он открыл дореволюционное издание Богданова - потрепанную донельзя книжицу в сыплющейся картонной обложке - и прочитал: "Большевики, учредившие на Лондонском съезде Большевистский центр, смотрели на него как на организацию, которая, с одной стороны, выражает основные идеи революционного крыла партии, развивая их печатно, с другой - объединяет различные большевистские группы, разбросанные по России, и заведует, под их контролем, материальными средствами большевиков".
Семен Семенович, нахмурив брови, задержался на последних словах Богданова, а затем подчеркнул их синим карандашом. Вот где собака зарыта. Деньги. Деньги давали возможность не только вести пропаганду, но и безбедно содержать в эмиграции многочисленные семьи. Деньги впоследствии позволят легальным социал-демократам, депутатам Думы, открыто, с трибуны осуждать экономическую, внешнюю и внутреннюю политику правительства, которое само будет содержать этих депутатов из расчета десять рублей золотом в месяц.
Десять рублей... Семен Семенович шевелил губами, прикидывая, сколько крестьянских дворов можно было бы поднять, если бы эти деньги пустили в долгосрочные займы на сельское хозяйство. Перед ним лежал калькулятор, но Краузе был еще свеж умом, и ему не составило труда сделать подсчеты. Он взял список тогдашней Думы, вычел из него людей с достатком, которые осуществляли свою деятельность, отказавшись от государственного содержания, и приплюсовал их к графе "сельское хозяйство". Из оставшихся выделил непримиримых оппозиционеров, решив, что раз уж они в таком антагонизме с правительством, то незачем пользоваться его деньгами, и приплюсовал туда же. Остались независимые депутаты. Их набралось не так много, и на общую сумму они существенного влияния не имели.
Любопытная получалась картина: за год-другой существования Думы можно было бы полностью поднять целую Сибирскую губернию вместе со всеми переселенцами.
Но даже не это было главное. В словах Богданова крылся еще и другой смысл. Когда он говорил о материальных средствах, то уж конечно речь шла не о тех деньгах, что поступали в кассы местных первичных организаций в обычном порядке, путем всевозможных сборов и добровольных пожертвований: их всегда с трудом хватало на текущую работу местных организаций, порой даже не имевших возможности отправлять в ЦК требуемые уставом отчисления. Речь шла о средствах совсем другого происхождения, которые исчислялись сотнями тысяч рублей. Именно они и составляли главную партийную тайну и не подлежали разглашению ни перед рядовыми членами, ни даже перед специальной финансовой комиссией... Каково!