Крит. Отель «Диоген». Номер карины. Интерьер

– Сукин ты сын, – сказала Карина.

– А ты – пупсик, ягодка, котик и солнышко, – отвечал я Карине.

От этого разговора я не ожидал ничего хорошего. Карина открыла дверь на лоджию, посмотрела на безоблачное небо, на ласковое море и закрыла дверь.

– Сукин ты сын, – повторила Карина. – Хотя бы в море я могу искупаться?

Честно говоря, я ожидал женских упреков, угроз, шантажа и кастрации. Но больше всего я опасался женских слез. Я попросту не знал, в какую посуду их собирать.

Как только Карина увидела меня в аэропорту, она пожалела, что не подписала со мною кабальный контракт в Праге. Всю дорогу до отеля я молчал. Я сам не знал, что буду говорить минутами позже. У меня не было никакой заготовленной речи. И мыслей конкретных у меня не было. Я крутился вокруг Карины, как хищное животное, и все поспешили оставить нас наедине. Даже Александр, хотя ему до смерти хотелось узнать, в какие дополнительные затраты это выльется.

Едва коридорный затащил вещи Карины в номер, я открыл бар с напитками и достал оттуда бутылку шотландского виски. На этот раз я собирался обнажаться сам.

– Включи телевизор, – попросил я Карину и расстегнул верхнюю пуговицу на своей рубашке.

– Обойдемся без музыки, – сказала Карина.

А меня бы вполне устроил какой-нибудь похоронный мотивчик. Когда я приспособился к бутылке и принялся говорить, то не поверил собственным ушам. Оказалось, что я собираюсь снимать только природу. Без Карины. У меня появились другие творческие планы. Еще ничего не ясно, говорил я, но Карина сделала свой женский вывод, что ясно уже многое. Практически все. Слава богу, у нее есть глаза, и она этими глазами «кое-что видела». Вернее, «кое-кого». Теперь творческая личность моя для Карины не загадка. «Сукин ты сын» – это самое приятное, что было сказано о моей творческой личности.

– В море можешь купаться хоть круглый год, – ответил я. – За мой счет. Никто не собирается гнать тебя отсюда. Недели две. Потом уедем все вместе.

Карина высказалась по поводу моря. Ну море-то тут при чем?

– Хорошо, – сказала Карина, немного подумав. – Я подожду две недели. За свой счет. Надеюсь, что загар здесь хороший. А ты – большое нецензурное выражение. Очень большое. Ты слышишь меня?

Я слышал.

Крит. Бар Корнелия. Интерьер

Самый большой отряд гомосексуалистов – триста спартанцев.[14] Погиб в битве при Фермопилах.

Надо сказать Корнелию, чтобы он прекратил хлопать меня по плечу. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются мужчины.

Намедни я побывал в баре у Корнелия без Валерии. Выкроил время. Посидели спокойно, поболтали о школьных годах.

– Так-то лучше, – сказал на прощание Корнелий. – Без женщин.

И тогда я ему рассказал про «триста спартанцев»… Совсем Корнелий шуток не понимает.

Крит. Гора Ида. 1500 метров. Натура

Шикарная панорама. Развалины древнего храма, вечное море, побережье Крита. Мы снимаем. Карина бродит по окрестностям. Время от времени Карина выползает на съемочную площадку и снова исчезает за камнями. Должно быть, она решила стать скалолазом. Я таскаю Валерию за собой по всему острову, как кенгуренка. Время от времени мы прыгаем в арендованный для съемок микроавтобус, и Валерия забирается ко мне в «сумку». То есть на колени. Клавдио по-прежнему не подает признаков жизни. Только один раз он позвонил нам по телефону. Трубку взяла Валерия. О чем они беседовали, я не слышал, но в заключение разговора Валерия громко сказала: «Можешь ею пользоваться». То ли о зубной щетке, то ли о любовнице Клавдио. Мне все равно. Карина якобы не обращает на Валерию никакого внимания. Держится от нее на расстоянии, изучает. Оператор полюбил Валерию с первого взгляда. Говорит, что она очень фотогенична. Надо разбить оператору кинокамеру. Чтобы не возбуждался понапрасну. Когда мы закончили съемку и спускались с горы, Карина остановила меня на минутку и высказала свое мнение о Валерии. Вот мнение Карины: «Подобной стервы я еще не видела». Это в ней говорит телевизор. Насмотрелась всяких глупостей. Вот мое мнение о Валерии: «Трудно быть женщиной. Особенно хорошенькой».

Прага. Воспоминания. Моя квартира. Кавардак

После ресторана мы оказались с Кариной в постели. Александр гордо отчалил в тот вечер, как королевская яхта, без пассажиров. Чем занимались мы с Кариной в постели? Если бы я помнил. Наверное, чем обычно занимается мужчина с женщиной. В ресторане я обильно окропил себя вином. Белым, красным и серо-буро-малиновым. Скорее в погоне за цветовой гаммой, нежели за качеством. Вы бы видели эту гамму! Поэтому Карина подрядилась проводить меня домой. Александр заявил, что ему противно брать под руку мужчину, да еще пьяного. Вначале Карина пыталась у меня дома разыскать кофе, но натыкалась все время на банки с пивом. Конечно, я требовал пива. Потом я пытался разыскать Карину, но попадались под руку ненужные вещи – рубашки, брюки, пиджаки. Когда Карина сварила кофе и принесла его в комнату, оказалось, что я избавился от ненужных вещей и валяюсь голый в постели. Теперь я требовал себе Карину. Она сказала, что кофе по-турецки не в ее вкусе, а я валяюсь как падишах. Тогда я надел халат и обиделся. Сказал Карине, что, вероятно, я слишком для нее старый… Как изобретение Гутенберга. И всяким пигалицам непонятен мой порядок букв… Карина сказала, что этот порядок не понял бы и Гутенберг, а относительно нашей разницы в возрасте – главное, чтобы человек был хороший…

Тогда мне подумалось, что я человек хороший. Я даже надел носки. Карина заметила, что это теперь лишнее. Носки, разумеется. Тогда я принялся говорить, тщательно соблюдая знаки препинания. Я говорил, что готов на Карине жениться, что готов сделать ее счастливой, что для этого потребуется день или два, но, главное, надо сейчас переспать, нам переспать с Кариной, переспать немедленно, и тогда все будет в ажуре. Карина ответила, что слышала об этом в разных вариантах, от разных представителей мужского пола, но суть предложений одна – переспать. Конечно, сказал я, мужчины очень боятся спать в одиночку. Тогда пусть спят все вместе, сказала Карина. Это мне не понравилось. И чтобы как-то выделиться из мужской фауны, я принялся читать свои стихи. Которые написал еще в детстве одной девочке. Мои эмпирические чувства понравились Карине. Она разрешила мне выпить пива. Пиво было теплое, Карина холодная – я расстроился и зарыдал. Что я одинок, что у меня нет совести и даже маленькой морской свинки. Помнится, что особенно меня огорчало отсутствие свинки. Даже маленькой свинки, всхлипывал я и показывал на пальцах – какого размера должна быть у меня морская свинка. Карина положила мою голову к себе на колени и гладила и перебирала руками пряди моих волос. Я тоже гладил – колени Карины. Через некоторое время Карина сказала, что у меня действительно нет совести и что она сейчас пойдет в ванную комнату. Тогда я моментально успокоился и рассказал Карине, какое полотенце мое, а какое свежее. Вскоре Карина выключила в комнате свет, и я почувствовал Карину под своим одеялом. Дальше ничего не помню. Утром я проснулся под своим одеялом, но без Карины. Это было весьма кстати, потому что меня мучили головная боль и память. О маленькой свинке, должно быть. Карина позвонила мне в тот же вечер, но я прикинулся автоответчиком и посоветовал поговорить со мною после длинного гудка. Этот гудок продолжался полгода, покуда я вдруг не выяснил, что на главную роль как нельзя лучше подходит Карина. Но… Как свинка я, безусловно, прогрессировал.