Поздно вечером, на заключительном заседании, объявили итоги голосования. Они были настолько ошеломляющими, что председатель счетной комиссии, А. Баталов, даже, кажется, забыл поздравить вновь избранных. Нами ожидалось, что дело не обойдется без сюрпризов, и, вероятно, каждый, чья фамилия стояла в списке, в душе переживал: выберут или не выберут, сколько голосов наберешь против. Было ясно, что не пройдут наиболее одиозные из прежних лидеров. Но, думаю, мало, кто предполагал, что их имена вычеркнут из бюллетеня для тайного голосования свыше или половина делегатов.

Не менее удивляло и настораживало другое. Кандидаты, сравнительно мало кому известные и державшиеся в тени в предсъездовских и съездовских баталиях, проходили зачастую в руководящие органы Союза кинематографистов, довольно спокойно, подавляющим большинством голосов. А вот люди с именем, прогрессивные и талантливые, активно участвовавшие в этих баталиях, нередко получали массу черных шаров, порою на пределе проходного балла, а то и вовсе оказывались никуда не избранными.

На исход любых выборов подчас сильно влияет всякого рода случайности. Но в них обычно прогладывает своя закономерность - в данном случае, тревожная тенденция. На Пятом съезде горячо говорилось о необходимости тесной консолидации всех творческих сил, что поддерживалось вроде бы всеми делегатами. Поддерживалось, только всегда ли искренне и последовательно? Отнюдь не всегда, что и выявило тайное голосование. В ходе его личное и групповое соперничества, а то и элементарная зависть и недоброжелательство, порою брали верх над здравым смыслом и интересами дела.

В числе забаллотированных на съезде оказался, наряду с Н. Михалковым и В. Меньшовым, и Николай Губенко.

Само по себе членство в правление мало, что значит для крупных и востребованных художников, какими являлся названные режиссеры. Пожалуй, это важнее правлению для его общественного авторитета. Однако, так или иначе, огорчительна нравственная сторона дела, самое отношение к тебе коллег. Чуть ли не все числятся в твоих друзьях и приятелях, с тобой при встрече обнимаются, а на поверку обнаруживается, что многие камень держат за пазухой. И при первом же удобном случае его в тебе в спину метко бросают.

В отличие от Михалкова и Меньшова, на съезде Губенко не выступал, и не проявлял никакой активности. Его "прорвало" лишь в финале, когда обсуждался вопрос, какую оценку следует дать работе прежнего правления за отчетный период. Президиум предложил признать эту работу удовлетворительной. И тут, с места, Губенко заявляет: "Товарищи! Мы не можем признать работу правления Союза удовлетворительной после той критики, которая прозвучала на съезде. Считаю, что работу правления надо признать неудовлетворительной"3.

При голосовании абсолютное большинство делегатов высказалось за предложение президиума. И это было совершенно справедливо. Надо помнить, в каких условиях правление работало, и как мы все тогда жили.

Вероятно, Губенко что-то существенное потерял на этой своей, как я думаю, искренней, но импульсивной и экстремистской акции. На него, любимого ученика С. Герасимова, бывшего до своей кончины в 1985 году одним из главных, если не самым (фактически) главным, руководителем Союза кинематографистов, сразу же сильно обиделись "старики", - бей, но меру знай. Пожалуй, эта акция не понравилась и радикалам. Кто-то решил, что Губенко слишком мельтешит, высовывается, рвется в вожди. Так, вероятно, с двух противоположных сторон и получил он дополнительные черные шары.

Все равно - это было столь же неожиданным, сколь и не справедливым. Полных сил, талантливых людей отлучали от активной работы в Союзе кинематографистов. Видимо, как-то это отложилось рубчиком на сердце Николая, повлияло на творческое самочувствие. (Нелишне отметить, что в 2001 году на Пятом съезде уже российских кинематографистов Николай Губенко был избран в состав нового правления, что совершенно справедливо.) Впрочем, жизнь не давала ему надолго впадать в рефлексию. Не пройдет и года, как Губенко изберут главным режиссером театра на Таганке, что, с точки зрения общественного признания, с лихвой перекроет его неудачу на Пятом съезде. В том же 1987 году он будет напряженно работать над завершением своего шестого полнометражного фильма "Запретная зона", задуманного еще в 1984 году, а вышедшего на экран в 1988 г.

Не трудно заметить, что это не просто разные даты, в рамках которых режиссер, со свойственной ему основательностью, двигался от замысла к финалу. Это в значительной мере и разные эпохи, разные уровни общественного самосознания и разные этапы исторического развития нашей страны. Короче говоря, мы шли от застоя к перестройке. (Или думали, что шли.) Оба этих понятия достаточно условны, но и несущие в себе иной менталитет, иной образ жизни и требовавшие иного искусства.

***

Возвращаясь в 1984 год, отмечу, что он был годом разочарований и неопределенности. Умеренные реформы, пунктиром намеченные Ю. Андроповым, сменившего Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС и затем Председателя Президиума Верховного Совета СССР тотчас уходят в песок с его кончиной. К власти приходит присяжной брежневец К. Черненко, плоть от плоти закосневшего партийного аппарата. Тот вроде бы мог торжествовать победу, но у него не было никакой уверенности в завтрашнем дне. Ни "правые", ни "левые", не верили в политическое и просто физическое долголетие Черненко. Ситуация не упрощается, а усложняется с приходом к власти Горбачева. Конкретное наполнение его курса, темпы и характер предполагаемых преобразований в значительной остаются неясными, дискуссионными. Борьба консерваторов и реформаторов в партии и государстве заметно обостряется. Общество меняется буквально на глазах, что, безусловно, сказывается на его социальных требований к искусству. Казавшееся смелым и прогрессивным в нем еще в начале 1988 года, расценивается порою едва ли не как консервативное к его концу. Пышным цветом расцветает социальная и всякая иная демагогия, что идет и от самого Горбачева с его нескончаемым многословием.

Словом, фильм "Запретная зона", начатый тогда, когда никто и слыхом не слыхал о каких-либо серьезных реформах и гласности, должен был подвергнуться и подвергся тяжелому испытанию. Ему подверглись и многие другие художественные фильмы и книги, задуманные и сделанные в период уже развернувшейся перестройки.

Прежние фильмы Губенко, прежде всего, его трилогия, носили в значительной степени антиконформистский характер и, в конечном счете, они даже подрывали основы господствующей мифологии. Или, во всяком случае, их так можно интерпретировать. Как соотносился с ними, с общей ситуацией в художественной культуре, его новая картина "Запретная зона"?.

***

Непосредственным импульсом для ее возникновения послужили трагические события лета 1984 года, когда по нескольким областям Центральной России адским плугом прошелся страшный смерч, сметая с лица земля целые деревни. Тогда о таких ужасных событиях предпочитали умалчивать в средствах массовой информации, или сообщать о них, как говорится, петитом. Так что широкая публика мало знала об этом смерче. В лучших традициях сталинизма, оживших при Брежневе, нас всячески берегли от неприятных известий. Со стихийными бедствиями можно было, что даже порою поощрялось, рьяно бороться на страницах романов и в игровых фильмах. Там они были уже не страшны.

Герой непременно и успешно преодолевал все беды все беды и напасти, доказывая тем самым свою душевную твердость, физическую закалку, решительность и готовность к подвигу. Но зачем привлекать общественное внимание к реальным катастрофам? Это-де лишь провоцирует неконтролируемые размышления и наводит на нежелательные ассоциации. Впрочем, более прозаическая причина стыдливых умолчаний - другая. Партийно-государственные службы, занимавшиеся ликвидацией стихийных бедствий и крупных аварий, ограждали себя от беспокойных вопросов и критики со стороны. Пытались даже замолчать, уже при Горбачеве, грандиозную аварию на Чернобыльской АЭС.