Но понятно, на одном фольклоре и броской эксцентрике подобный образ не вытянешь. Это актер вполне сознавал, и он пытается дать психологически развернутый портрет своего героя. В соответствии со сценарием тот способен и к самоуправству, и к грубости, чуть-чуть любуется собой, бывает самодовольным. Но основное в нем, что и хочет донести артист до зрителя, это сила и активность воли, беспредельная преданность делу, истовая и, можно сказать, нежная влюбленность в машинерию, в технику, с помощью которой он намеревается перевернуть весь мир.

Начальные эпизоды ленты отличается довольно значительным разнообразием конфликтных коллизий, - пусть в них и однобоко передана эпоха. Однако это именно конфликтные коллизии, в них реально и по делу сталкиваются друг с другом экранные персонажи. Зворыкин схватывается не на жизнь, а на смерть со злобным карьеристом Кнышем; преодолевает глухое сопротивление старых спецов - их чуть ли не всегда показывали у нас ретроградами; хватает за руку отъявленного жулика; страстно спорит со своим закадычным другом, не понимающего сущности ленинского нэпа.

Авторы картины, что делает им честь, не выводят на экран дежурную фигуру зловещего вредителя, этого распространенного жупела советского экрана 30-40-х годов. Инженерам завода, они в отличие от Зворыкина, не ездили учиться к Форду в Америку, просто, по фильму, не хватает размаха технической мысли, вот он и составили бескрылый проект реконструкции цехов. Бросить камень в советскую интеллигенцию считалось хорошим тоном в брежневское время. Впрочем, в литературном сценарии набрасывалась линия, когда красный директор спасает своих спецов от грозных обвинений во вредительстве. Допускаемое в художественной литературе нередко пресекалось в кинематографе как более "государственном" и массовом искусстве.

Как уже говорилось, в фильме даже намеком не обозначена вопиющая противоречивость по сталински проводимой индустриализации. Можно с полной определенностью сказать, что "Директор", отчасти вынужденно, отчасти по доброй воле, воплощает навязываемую советскому обществу идеализированную точку зрения на свою историю, ее грубо фальсифицируя.

Основной упор в картине делается на преодоление ее героем чисто физических и административно-технических трудностей. Характерен эпизод с автопробегом, когда проверяется новый советский грузовик и доказывается, что он по всем показателям лучше американского. Звучит это, конечно, патриотично, но и не слишком убедительно.

Главное же другое. Образ Зворыкина-директора почти уже не насыщается новыми красками. Актеру приходится доказывать известное: да, его замечательный герой смел, честен, энергичен, решителен, талантлив и т. д.

Создается ощущение, что перед директором, которого, если иметь в виду Ивана Лихачева, неоднократно "награждали" выговорами и снимали с работы, в фильме усердно выстилается ковровая дорожка. С ходу, одним волевым окриком, может он решить чуть ли не любой вопрос. Указал инженерам: мыслите шире, и те тотчас стали так мыслить. Не пожелал по началу строить детские ясли: денег не было. Но под влиянием "критики снизу" - женщины-работницы принесли в его кабинет своих кричащих младенцев, мгновенно осознал свою ошибку и тут же приказал приступить к строительству детских учреждений. Возникает полная иллюзия некоей легкости директорского бремени, что никак не соответствует жизненным реалиям.

Слов нет, даже в подобных, иллюзорно фальшивых ситуациях, Губенко искренен и обаятелен. У меня порою возникало чувство, что он прибавляет палочку к нулю. Роли нет, и роль есть. Николай еще раз блеснет своим артистическим мастерством во второй серии, когда смертельно усталые участники автопробега почти целую часть пляшут яростную джигу. Разумеется, тряхнет стариною и бывший матрос. Актеры, в первую очередь Губенко, работают пластично и азартно, снято все в динамике, взволнованно.

Однако - это звучный концертный номер, не больше и не меньше. Он мало, что добавляет к нашему пониманию центрального образа. Не получился он как эстетически значительный тип своей эпохи, - так думал я в 1970 году, так думаю и сейчас, пересмотрев заново картину

По замыслу, фильм "Директор" как бы продолжал линию, намеченную теми же Салтыковым и Нагибиным в картине "Председатель" с его главным героем, неистовым председателем послевоенного колхоза Егором Трубниковым в блистательном исполнении Михаила Ульянова. И в Зворыкине та же целеустремленность. Властность, решительность, организаторский талант, природный ум. Оба они - прирожденные лидеры коллектива. Но Зворыкин не только человек иной эпохи, он проходит, казалось, и более длинный и сложный жизненный путь, чем Трубников: от рядового матроса до капитана социалистической индустрии, близкого сподвижника наркома Магораева, в облике которого угадываются многие черты сталинского наркома Серго Орджоникидзе, со старым своим соратником Сталиным разошедшимся и безвременно погибшим.

И все же, как художественный тип, Зворыкин не дотягивает до уровня и масштаба ульяновского председателя. Губенко сделал все, от него зависящее, чтобы его герой встал рядом с Трубниковым, но сценарий и режиссура такой возможности не давали. Казалось бы, жизнь героя "Директора" полна остросюжетных ситуаций. Однако от эпизода к эпизоду наш зрительский интерес происходящему на экране не возрастает, а, скорее, падает. Во второй серии местами становится просто скучно. Применяя весь доступный ему арсенал выразительных средств, Губенко старается держать зрителя в напряжении, и на экране возникают иногда зрелищно эффектные сцены. Но мимолетно эффектные...

Любопытно, что сам Губенко отдавал предпочтение именно второй, а не первой серии. Та, вторая, представлялась ему, по его собственным словам, разнообразнее, полнокровнее актерски. И его отношение к герою выразилось здесь конкретнее и отчетливее.

Что ж, мнение критика не всегда совпадает и должно совпадать с мнением художника. Как говорится в таких случаях, время - рассудит. Но "Директора" мало кто сейчас желает видеть. Все-таки, подчеркну, я никак не собираюсь перечеркивать работу Губенко. Он играет с полной отдачей сил на протяжении всей ленты. Однако и не может полностью преодолеть внутреннюю шаткость драматургической конструкции. Да, Губенко выразителен, экспрессивен. Но один в поле не воин. И верно заметил Л. Аннинский, "грандиозный эпический характер рассыпался на детали".

Труднее, однако, согласиться с общей оценкой критиком актерских (экранных) работ Губенко 60-х годов. Чтобы точнее представить позицию Аннинского, придется привести длинную выписку из его брошюры.

"... Глубокая логика заложена не в быстром успехе Губенко-актере, а в смутном чувствуемом неуспехе его существования в артистическом воздухе шестидесятых годов.

В чем тут дело? Он заряжен бешеной энергией действия, а в центр выходят герои рефлектирующие. Он ненавидит "слюнтяйство и прекраснодушие", но что он может противопоставить "прекраснодушию"? Жесткость? Опыт? Трезвость? Азарт? В ту пору ответов ищут совсем на другом краю. И спор идет на другом языке. Спорят Баталов и Смоктуновский (имеется в виду спор Гусева и Куликова в фильме "Девять дней одного года" - Е. Г.), два умника, два идеалиста, два мечтателя - они-то и находят актерскую интонацию, символическую для того времени. Если же говорить о сверстниках Губенко, то есть о том, кого выдвинули сверстники, - о герое, тип которого оказался во времени, - ну кто же? Конечно, Олег Табаков! Острослов, умничающий насмешник, задаватель каверзных вопросов, несомненно, из "слюнтяев", и, несомненно, "прекраснодушный" идеалист.

Губенко - диаметрально другой. Он не подходит к шестидесятым годам ни по фактуре, ни по пафосу".

Спору нет, о чем у нас уже шла речь выше, "розовские мальчики", к ним можно отчасти присовокупить и юношей из "Заставы Ильича", концептуально характерны для экрана и сцены шестидесятых годов. Но стоит ли подверстывать к ним Гусева и Куликова? Конечно, это - интеллектуалы, склонные к постоянной рефлексии и дискуссиям. Но они, в параметрах своей профессии, и люди активного действия, поступка. Им свойственны, одному больше, другому меньше, и трезвость, и идеализм, и азарт. Как свойственны эти качества, хотя и сугубо на иной лад, веселому и отзывчивому шоферу Паше Колокольникову из фильма В. Шукшина "Живет такой парень"(1964 г.).