- Я не смогла бы быть такой рассудительной, если бы потеряла Питера.

- Но ведь этого не может произойти, правда?

- Мне кажется, я бы умерла, - сказала она, - как кто-то у Кристины Россетти.

- А я думал, ваше поколение не читает ее.

Если бы я был двадцатью годами старше, я бы, может быть, сумел объяснить ей, в чем заключается самое плохое. Хуже всего то, что в конце так называемой "сексуальной жизни" единственная любовь, которая остается, - это любовь, принимающая все: разочарование, ошибку, измену; принимающая даже тот печальный факт, что в конце жизни не существует желания более глубокого, чем простое желание человеческого общения.

Она не поверила бы мне. Она сказала: - Я всегда ужасно плакала над стихотворением "Смерть". Вы пишете грустные вещи?

- Биография, которую я сейчас пишу, достаточно печальна. Два человека связаны друг с другом любовью, и однако один из них не способен хранить верность. Человек, умерший в расцвете сил, сгоревший дотла - а ему еще не было сорока, - и фешенебельный священник, притаившийся у постели, чтобы схватить его душу. Никакой уединенности даже для умирающего человека: епископ написал об этом книгу.

Англичанин, державший свечную лавку в старом порту, разговаривал у стойки, две старые женщины из хозяйской семьи вязали в конце комнаты. Вбежала собака, посмотрела на нас и снова убежала, свернув хвост колечком.

- Когда все это случилось?

- Почти триста лет назад.

- А прозвучало очень современно. Только теперь это был бы человек из "Миррор", а не епископ.

- Именно поэтому мне и захотелось написать об этом. На самом деле меня не интересует прошлое. Я не люблю исторические вещи.

Завоевание чьего-либо доверия - это примерно то же самое, что делают некоторые мужчины, соблазняя женщину: долго кружат вокруг истинной цели, пытаются заинтересовать и развлечь, пока наконец не наступит момент нанесения удара. Этот момент, как я ошибочно подумал, наступил, когда я просматривал счет. Она сказала: - Интересно, где сейчас Питер, - и я быстро спросил: - Какая кошка между вами пробежала?

Она сказала: - Пойдемте.

- Мне нужно получить сдачу.

В "Лу-Лу" всегда было проще пообедать, чем заплатить по счету. В нужный момент все имели привычку исчезать: старая женщина (ее вязанье осталось на столе), тетушка, помогавшая обслуживать, сама Лу-Лу, ее муж в своем синем свитере. Если бы собака до этого не убежала, она бы обязательно теперь исчезла.

Я сказал: - Вы забыли, вы говорили мне, что он несчастлив.

- Пожалуйста, пожалуйста, найдите кого-нибудь и давайте уйдем.

Итак, я вызвал тетушку из кухни и расплатился. Когда мы выходили, все вернулись на свои места, даже собака.

На улице я спросил ее, не хочет ли она вернуться в отель.

- Не сейчас - но я отрываю вас от работы.

- Я никогда не работаю после выпивки. Именно поэтому я предпочитаю браться за работу пораньше. Это приближает первый глоток.

Она сказала, что ничего не видела в Антибе, кроме крепостных рвов, пляжа и маяка, так что я повел ее по маленьким, узким улочкам, где из окон свешивалось белье, как в Неаполе, и где мелькали комнатки, переполненные детьми и внуками; над старинными дверными проемами, которые прежде вели в дома знати, были высечены украшения из камня; тротуары были заняты винными бочками, а проезжая часть - детьми, играющими в мяч. В низкой комнате на земляном полу сидел человек и расписывал ужасные изделия из керамики: пятнистых розовых лягушек, чудовищных рыб и свиней с щелью для монет. Позже эти изделия отправятся в Валлорис и будут проданы туристам в старинном месте, где часто бывал Пикассо.

Она попросила: - Вернемся к морю. - Итак, мы вернулись к пятну горячего солнца на бастионе, и опять я испытывал искушение рассказать ей, чего я опасаюсь, но останавливала мысль, что она может взглянуть на меня с пустотой неведения. Она присела на стену, ее длинные ноги в узких черных брюках повисли, как чулки, которые вывешивают на Рождество. Она сказала: - Я не жалею, что вышла замуж за Питера, - и я вспомнил песню Эдит Пиаф "Je ne regrette rien". Обычно такую фразу поют или произносят, ожидая возражений.

Я опять только смог повторить: - Вы должны увезти его домой. - Но интересно, что случилось бы, если бы я сказал: "Вы вышли замуж за человека, которому нравятся только мужчины, и сейчас он на пикнике со своими любовниками. Я на тридцать лет старше вас, но я, по крайней мере, всегда предпочитал женщин, и я полюбил вас, и мы еще могли бы провести несколько хороших лет вместе, прежде чем настанет время, когда вы захотите покинуть меня ради молодого человека". Но я сказал всего лишь: - Он, наверное, скучает по сельской местности и верховой езде.

- Хотелось бы, чтобы вы были правы, но на самом деле все гораздо хуже.

Поняла ли она в конце концов природу своей проблемы? Я ждал, что она объяснит смысл своих слов. Это немного напоминало роман, который колеблется на грани между комедией и трагедией. Если бы она поняла ситуацию, это была бы трагедия; если бы она пребывала в неведении, это была бы комедия, даже фарс - юная девушка, слишком невинная, чтобы понять, и мужчина, слишком старый, чтобы иметь смелость объяснить. Я полагаю, у меня вкус к трагедии. Я надеялся на это.

Она сказала: - Мы в самом деле мало что знали друг о друге, пока не приехали сюда. Знаете, вечеринки в конце недели, изредка театр - и верховая езда, конечно.

Мне было неясно, к чему она клонит. Я сказал: - Такие обстоятельства почти всегда приводят к напряжению. Вас вытащили из привычной жизни и столкнули вместе после традиционной церемонии - будто заперли в одной клетке двух зверьков, никогда прежде не видевших друг друга.

- А теперь он видит меня, и я ему не нравлюсь.

- Вы преувеличиваете.

- Нет. - Она добавила волнуясь: - Я не шокирую вас, не правда ли, если скажу вам одну вещь. Здесь никого нет кроме вас, кому я могла бы открыться.

- После пятидесяти лет я устойчив к любому шоку.

- Мы не занимались любовью должным образом ни разу с тех пор, как приехали сюда.

- Что вы имеете в виду - должным образом?

- Он начинает, но не заканчивает, ничего не происходит.

Я сказал, испытывая неловкость: - Рочестер писал об этом. Стихотворение называлось "Неполное наслаждение". - Не знаю, зачем я привел ей этот сомнительный литературный пример; может быть, как психоаналитик, я хотел, чтобы она не чувствовала себя одинокой со своей проблемой. - Это может случиться с каждым.

- Но это не его вина, - сказала она. - Вина моя. Я знаю это. Ему просто не нравится мое тело.

- Это, безусловно, несколько запоздалое открытие.

- Он не видел меня обнаженной до того, как мы приехали сюда, - сказала она с откровенностью девушки перед своим врачом - вот, что я значил для нее, я это точно почувствовал.

- В первую ночь почти всегда присутствует нервозность. И тогда, если мужчина тревожится (вы должны понимать, как это задевает его самолюбие), эта ситуация может затянуться на несколько дней или даже недель. - Я начал рассказывать ей о своей бывшей любовнице - мы были вместе очень долгое время, и тем не менее в течение двух недель в самом начале я ничего не мог с этим поделать. Я слишком волновался, поэтому ничего не получалось.

- Это совсем другое. Вам же не был ненавистен сам ее вид.

- Ну вы делаете что-то большое из такого незначительного...

- Да это он пытается делать, - сказала она с внезапной грубоватостью школьницы и хихикнула с несчастным видом.

- Мы уехали на неделю и сменили обстановку, а после этого все было в порядке. Десять дней было сплошное "увы", а после этого десять лет мы были счастливы. Очень счастливы. Нервозность может создаваться комнатой, цветом занавесок - она может висеть в платяном шкафу; вы можете обнаружить ее, курящейся в пепельнице марки "Перно", а когда вы смотрите на постель, она высовывает свою голову из-под кровати, как носы туфель. - Я снова повторил единственное заклинание, о котором мог думать: - Увезите его домой.