Я долго ждал. Ее надо было поднять и подложить ей под спину гору подушек, и вытащить из ее грубой серой лапы бутылку вина, и поднести телефон… На другом конце провода кто-то откашлялся. Звук был похож на грохот товарного поезда в гулком тоннеле.

— Миссис Мердок у телефона.

— Вы можете опознать принадлежащий вам предмет, о котором мы говорили сегодня утром, миссис Мердок?

— Э-э… а что, есть какие-то похожие на него?

— Должны быть. Десятки, сотни, насколько мне известно. Во всяком случае, десятки. Где они, я, конечно, не знаю.

Она покашляла.

— Я не настолько разбираюсь в этом. Вряд ли я смогу опознать его. Но в данных обстоятельствах…

— Я как раз об этом, миссис Мердок. Опознать предмет совершенно необходимо.

— Так. Вам что, известно, где он находится?

— Морнингстар говорит, что видел его и ему предлагали его купить, как вы и подозревали. Но покупать старик не стал. Он утверждает, что приходила женщина. Это, правда, ничего не значит, потому что Морнингстар дал очень подробный словесный портрет некоего субъекта — либо полностью выдуманный, либо относящийся к кому-то, кого Морнингстар знает довольно близко. Но, возможно, действительно приходила не женщина.

— Понятно. Но теперь это не важно.

— Неважно?

— Да. У вас есть еще что-нибудь?

— Еще один вопрос. Вам знаком светловолосый молодой человек по имени Джордж Ансон Филипс? Довольно плотный, в коричневом костюме с яркой ленточкой. Сегодня он был одет именно так. Представляется частным детективом.

— Нет. Почему он должен быть мне знаком?

— Не знаю. Он регулярно появляется в поле моего зрения. Думаю, это он пытался продать вышеуказанный предмет. После того как я вышел от Морнингстара, тот пытался дозвониться этому Ансону. Я прозмеился обратно в контору старика и подслушал.

— Вы — что?

— Прозмеился.

— Пожалуйста, посерьезней, мистер Марлоу. Еще что-нибудь?

— Да. Я согласился заплатить Морнингстару тысячу долларов за возвращение… э-э… означенного предмета. Он сказал, что сможет его выторговать за восемьсот…

— А где вы рассчитывали достать деньги, позвольте поинтересоваться?

— Ну, это я так, к слову. Старик Морнингстар — хитрая бестия и понимает только такой язык. И потом у вас вполне могло бы возникнуть желание раскошелиться. Уговаривать вас я не собираюсь. Вы всегда можете обратиться в полицию. Но если по какой-то причине вы туда обращаться не хотите, то это, вероятно, единственный путь, каким можно вернуть похищенное. То есть выкупить его.

Я бы, наверно, еще долго нес что-то в том же духе, сам толком не понимая, что именно я пытаюсь втолковать собеседнице, если бы она не оборвала меня, отрывисто пролаяв:

— Это все теперь совершенно неважно, мистер Марлоу. Я решила закрыть дело. Монету мне вернули.

— Минуточку, не вешайте трубку.

— Я положил трубку на полочку, открыл дверь будки, высунул оттуда голову и набрал полную грудь того, что предлагается в аптеках в качестве воздуха. Никто не обратил на меня никакого внимания. Напротив меня за прилавком аптекарь в бледно-голубой куртке болтал с посетителями. Помощник аптекаря мыл склянки у фонтанчика. Две девочки в брюках толклись у игрового автомата. Высокий субъект в черной рубашке и бледно-желтом шарфике рылся в журналах на столике. Он не был похож на гангстера.

Я закрыл дверь будки, поднял трубку и сказал:

— Крыса грызла мою ногу. Но уже все в порядке. Значит, вам ее вернули? Вот как. И каким же образом?

— Надеюсь, вы не слишком разочарованы, — прогремел решительный баритон миссис Мердок. — Я могу объяснить вам ситуацию, могу — не объяснять. Позвоните-ка мне завтра утром. Поскольку я не намерена продолжать следствие, в качестве платы вам остается выданный аванс.

— Я вас правильно понял? — спросил я. — Вам действительно вернули монету… или просто обещали вернуть?

— Конечно, вернули. И я уже устала. Так что, если вы…

— Минуточку, миссис Мердок. Все не так просто, как вам кажется. Происходят странные вещи.

— Вот завтра вы мне о них и расскажите, — отрубила она и повесила трубку.

Я вывалился из будки и стал прикуривать сигарету непонятно чьими толстыми неловкими пальцами. И пошел к прилавку. Аптекарь был уже один. Сосредоточенно сдвинув брови, он затачивал перочинным ножом карандаш.

— У вас славный, остро заточенный карандашик, — громко сообщил я ему.

Он взглянул на меня — несколько удивленно. Девочки у игрального автомата взглянули на меня — несколько удивленно. Я подошел к висевшему над прилавком зеркалу и взглянул в него — несколько удивленно.

Я опустился на стул и сказал:

— Двойной виски, неразбавленный.

— Извините, сэр, — все так же удивленно сказал аптекарь, — но здесь не бар.

— Да, да, — согласился я. — То есть, конечно же, нет. Я только что пережил сильное потрясение. И несколько не в себе. Чашечку кофе, пожалуйста, послабее. И кусочек черствого хлеба с тонким ломтиком ветчины. Впрочем, нет. Все-таки лучше не есть. Пока что. Всего хорошего.

Я встал со стула и прошагал к двери в тишине, громкой, как спущенная по металлическому желобу тонна угля.

Человек в черной рубашке с желтым шарфиком ухмылялся мне из-за «Нью-Рипаблик».

— Бросьте эту дрянь и вгрызайтесь во что-нибудь более солидное, типа комиксов, — посоветовал я ему просто из дружеских соображений.

Я вышел. За моей спиной кто-то сказал:

— В Голливуде их полно.

14

Поднявшийся ветер был сух и упруг; он раскачивал верхушки деревьев и подвесные фонари, отчего по стенам домов черные тени оползали медленно, как лава по склону вулкана.

Ломбард находился на Санта-Моника около Уилкокса — в тихом старомодном местечке, омываемом спокойными волнами времени. В его витрине выставлены вещи — от набора мормышек для форели в плоской деревянной коробочке до портативного органа, от складной детской коляски до фотоаппарата с четырехдюймовым объективом, от перламутрового лорнета в выцветшем бархатном футляре до несамовзводного кольта сорок четвертого калибра.

Я зашел в ломбард, над моей головой звякнул колокольчик. В глубине помещения кто-то завозился, высморкался, потом раздались шаги.

За прилавком появился старый в черной ермолке еврей и предупредительно улыбнулся мне.

Я вынул кисет, достал оттуда дублон Брэшера и положил его на прилавок. Рядом с прилавком было огромное окно, и я чувствовал себя совершенно голым. Никаких тебе потайных комнаток с резными плевательницами ручной работы и наглухо закрывающимися дверями.

Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.

— Золото? Из фамильных тайников, а? — Он подмигнул.

— Двадцать пять, — сказал я. — Жена и детки просят хлеба.

— О, это ужасно. Золото, судя по весу. Только золото или, может быть, платина. — Он небрежно бросил монету на чашечку весов.

— Золото, да, — кивнул он. — Так десять долларов берете?

— Двадцать пять.

— За двадцать пять что я с ней буду делать? Продам или как? За те пятнадцать долларов, на которые может потянуть это золото? О'кей, пятнадцать.

— У вас надежный сейф?

— Мистер, в нашем деле — самые надежные сейфы из всех, какие только можно купить за деньги. Можете не беспокоиться. Так значит, пятнадцать, да?

— Выпишите квитанцию.

Он выписал — частично ручкой, частично языком. Я дал ему свои настоящие имя и адрес: Бристоль Апартментс, 1634, Норт Бристоль-авеню, Голливуд.

— Вы живете в таком районе и занимаете деньги, — грустно покачал головой еврей, отрывая половинку квитанции и отсчитывая деньги.

Я прошелся до ближайшего киоска, купил конверт, одолжил там ручку отослал ломбардный билет на свой адрес.

Я был голоден и опустошен. Перекусив в небольшом ресторанчике, я поехал обратно в центр. Ветер все усиливался. Руль под ладонями был горяч и пылен, и на зубах скрипел песок.

В высоких зданиях постепенно зажигались огни. Серо-зеленый магазин на углу Девятой и Хилл-стрит сверкал огнями. В Белфонт Билдинг там и сям светились несколько окон — но немного. В лифте на деревянном стуле сидел все тот же старый заезженный конь с устремленным в никуда пустым взглядом — уже отплывающий в небытие.