- Ну, а теперь посмотрись в воду сам,- предложил Зар.

Готовый к любой неожиданности, Юний осторожно наклонился над бадьей и... не увидел ничего. Как будто он был прозрачным или вовсе не стоял тут - вода совсем не отражала его.

- Это Око, зеркало былых друидов,- заговорил волхв. - Оно показывает только настоящее - то, что есть. Так как же, Марк Юний - ты нашел ответ на свой вопрос? Что же есть?

Смущенный и пристыженный дзианганец стоял, собираясь с мыслями. А Зар продолжал:

- Ты видел - ничего нет. Разве что есть спесь молодого неуча-незнайки. Есть готовность придворного поэта на потеху вельможам и толпе издеваться над своим воображением и естеством. Есть империя полоумных выродков, гниющая целую пропасть времени на погибель себе и своим соседям. В общем, если что есть, то один пакостный хлам, который Оку и отражать-то противно.

- Зачем ты позвал меня к себе? - тихо спросил юноша.

- Ты знаешь,- возразил кудесник. - Я могу сделать из тебя певца - и возможно, сделаю.

- И я буду вот так вызывать видения богов и вселенных, эти вот серебряные шары, парящие в воздухе?

Волхв улыбнулся.

- Может быть, да, а может быть, нет - это зависит от чуда, не только от тебя или меня. Я так догадываюсь,- добавил Зар,- что ты научишься слагать стихи. А чудесность отзовется на них... так, как отзовется. Может быть, ты станешь гулять над землей или по дну морскому, развлекаясь в саду морского царя. А может... к чему загадывать.

- Но я не из людского рода,- возразил Марк Юний. - У меня нет ваших телесных способностей. И у меня нет даже моих браслетов силы, что были в Дзиангаутси. И еще,- голос молодого человека дрогнул,- у меня украли имя, кому же отзовется эта твоя чудесность? Ведь если я что создавал там, дома, то силой своего имени, я так долго выстраивал его, а теперь...

Марк Юний готов был расплакаться. Волхв улыбался насмешливо и вместе с тем дружелюбно.

- Ты опять городишь чепуху, юнец. Различия в наших телах нет, да и никаких таких особых способностей тут не надо. Чтобы быть пецом - да, они нужны, но этот дар у тебя уже есть. Как растить силу - этому я тебя научу. А что до имени...

Зар сделал паузу и улыбнулся.

- Что до твоего имени, липовый римлянин Марк Юний, то ты уже видел ему цену. Кто носил это твое бесценное имя, зазнайка? Придворный лизоблюд, продающий свой дар на потребу выжившей из ума знати - да еще задирающий нос перед другими такими же попрошайками - по той причине, что лучше других услаждает умственную похоть двора. Ты должен радоваться и благословлять свою удачу, что это имя уже не твое! А не реветь, как сейчас. Может,- с издевательским участием спросил старик,- мне позвать Брету, чтобы она вытерла нос своему мальчику?

Марк Юний продолжал плакать, но жалость к себе и остатки спеси не могли заглушить другого: он все отчетливей, все бесповоротней понимал справедливость слов Зара - а в глубине души он знал все это и раньше, даже тогда, в дни своих триумфов у трона Дзиангаутси. Кто он такой, фальшивый Марк Юний Крисп, изгнанник без имени - его даже не отражает зеркало! И он, глупец, еще кичился перед этим народом и этим миром своим превосходством, а именно здесь таилось знание, перед которым мыльным пузырем оказалась фантоматика и самое империя Дзиангаутси. Олух, олух!.. И еще, сквозь эту мешанину стыда и прозрения, уже звучал голос искания: а как все-таки вызывать эти образы? и можно ли их сделать постоянными, долгоживущими? на какие звуки, к примеру, будут отзываться...

- Всему свое время, юнец,- раздался голос Зара - он будто прочитал эти мысли. - Напомни-ка мне одну из элегий - как там? - вот и шестую весну...

*

Император Дзиангаутси в одиночестве шествовал по зеркальному коридору. Это был ход от его покоев до предверия парадной залы. Здесь не было ни охраны, ни придворных, ни даже сопровождения супруги или детей - императору не хотелось, чтобы во множество блистательных царственных отражений примешивались низменные лики солдат или даже знати или родни. Он наслаждался этой своей размноженностью в хрустале - во всем мире был только Он Сам, эта множестенность и вездесущесть только подчеркивала его, императора, единственность и неповторимость. И вдруг...

Император неловко пошатнулся и остановился. В замешательстве и испуге он оглянулся по сторонам. Происходило небывалое и невероятное: зеркала не отражали его! Он пощупал себя, свой пульс, укусил губу - да нет, на сон или галлюцинацию не походило. Неужели это чьи-то проделки, кого-нибудь из этих повес-диадзиалей? Щенки, кто им это позволил, совсем распустились!

Впереди, в зеркале на двери входа внезапно появилась чья-то фигура. Осторожно, чуть ли не по шажочку, император приблизился к ней и увидел, что это не было его отражением. В зеркале, опершись на посох, стоял молодой по виду человек в странных одеждах и с цветочным венком на голове. Императору показалось, что он где-то раньше его видал.

- Прими мою благодарность, император,- заговорил человек в зеркале. - Ты избавил меня от своего затхлого фальшивого мира, и я нашел настоящее. Теперь я хочу отдариться. Отныне ни одно зеркало в Дзиангаутси не будет отражать тебя, и ты тоже сможешь увидеть то, что есть.

Император внезапно вспомнил - вроде бы это был один из вольнодумцев-чудословов, помнится, он сослал его куда-то в глушь... Вот только как его звали?

- Кто ты? - хрипло спросил он, стараясь не показывать своей растерянности и испуга.

- Меня зовут Овидий,- с легкой улыбкой отвечал юноша. Публий Овидий Назон.

- Не знаю такого,- резко отвечал император, и челюсть его против воли лязгнула.

- Теперь знаешь,- спокойно возразил поэт, и в один миг зеркало перед императором опустело.

11-15.08.1998