Сам Керенский в своей книге говорит, что ему неоднократно делали предложения заменить бессильное правительство личной диктатурой "казачьи круги и некоторые общественные деятели"{88}. И только, когда "общественность" разочаровалась в нем, "как в возможном организаторе и главном деятеле изменения системы управления в сторону сильной власти", тогда уже "начались поиски другого человека".

Нет никакого сомнения, что те лица и общественные круги, которые обращались к Керенскому по вопросу о диктатуре, не были его апологетами, и не принадлежали к составу "революционной демократии". Но одно уже это обращение именно к нему доказывает, что они не могли руководствоваться стремлениями к реакции, отражая лишь патриотическое желание всей русской общественности, видеть у руля русского государственного корабля, отданного на произвол стихии, сильную власть.

Впрочем, может быть, и другой мотив побуждал их к этому обращению... Был несомненно такой краткий, но довольно яркий период в жизни Керенского военного министра - я его отношу приблизительно к июню - когда не только широкие круги населения, но и русское офицерство, подчинилось обаянию его экзальтированной фразы, его истерического пафоса. Русское офицерство, преданное на заклание, тогда все забыло, все простило и мучительно ждало от него спасения армии. И уже не фразой звучало их обещание - умереть в первых рядах.

И больно становилось много раз, во время объездов Керенского, когда у этих обреченных разгорались глаза, а в сердце светлая надежда - скоро, очень скоро безжалостно и грубо растоптанная.

Замечательно, что несколько раньше в той же книге Керенский, оправдывая временную "концентрацию власти", перешедшей 27 августа{89} единолично к нему, говорит: "В борьбе с заговором, руководимым единоличной волей, государство должно противопоставить этой воле власть, способную к быстрым и решительным действиям. Такой властью не может быть никакая коллегия, тем более коалиционная".

Полагаю, что внутреннее состояние русской державы, перед лицом чудовищного коллективного заговора немецкого генерального штаба, и антигосударственных и антинациональных элементов русской демократии, было в достаточной степени грозно, и давно уже требовало власти, "способной к быстрым и решительным действиям".

Глава XIII. Деятельность Временного правительства: внутренняя политика, гражданское управление; город и деревня, аграрный вопрос

В этой и следующей главах, я приведу краткий схематический очерк внутреннего состояния России в первый период революции, лишь в той мере, в какой оно отражалось на ведении мировой войны.

Я уже говорил о двоевластии в верховном управлении страной, и о непрестанном давлении Совета на Временное правительство, взаимоотношения которых метко охарактеризовал в совещании Думы В. Шульгин: "старая власть сидит в Петропавловской крепости, а новая - под домашним арестом".

Но и помимо этого, в характере деятельности правительства были некоторые, в обычном понимании положительные и отрицательные черты, которые в исключительной обстановке смуты, одинаково приводили к бессилию и обреченности.

Временное правительство, являясь представительством далеко не всенародным, не хотело и не могло предрешать воли Учредительного собрания, путем проведения реформ, в корне ломающих политический и социальный строй государства. Оно поневоле должно было ограничиваться временными законами, полумерами, в то время как возбужденная народная стихия проявляла огромное нетерпение, и требовала немедленного осуществления капитальной перестройки всего государственного здания. Правда, и Совет, и отдельные представители его в коалиционных министерствах, в теории зачастую признавали идею исключительного права в этом отношении Учредительного собрания. Но только в теории. Ибо на практике все они предрешали, предвосхищали эти права, путем широкой проповеди социального переворота, словесного и письменного ведомственного разъяснения, и наконец, на местах - прямыми действиями явочного и захватного порядка.

Временное правительство "в основу государственного управления полагало не насилие и принуждение, а добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти. Ни одной капли крови не пролито по его вине, ни для одного течения общественной мысли им не создано насильственных преград"{90}... Это непротивление в тот момент, когда шла жестокая, и не стеснявшаяся нравственными и патриотическими побуждениями, борьба за самосохранение одних групп населения, и за осуществление захватным путем неограниченных домогательств других, - являлось несомненным признанием своего бессилия. В позднейших декларациях второго и третьего коалиционных министерств, мы читаем уже о "самых решительных мерах" против дезорганизующих страну сил. Слова - не претворившихся в дело.

Идею "не предрешения" воли Учредительного собрания соблюсти правительству не удалось, в особенности, в области национального самоопределения. Правительство объявило акт о самостоятельности Польши, поставив, однако, в полную зависимость от Всероссийского Учредительного собрания "согласие на те изменения государственной территории России, которые необходимы для образования свободной Польши". Акт этот, юридически спорный, находился, однако, в полном соответствии с общественным правосознанием. В отношении Финляндии правительство, не изменяя юридических отношений ее к России, подтвердило права и привилегии страны, отменило все ограничения финляндской конституции и созывало сейм, которому должны были быть переданы проэкты новой формы правления великого княжества. В дальнейшем правительство, самым широким образом, шло навстречу всем справедливым стремлениям финляндцев к местному строительству. Тем не менее, на почве общего стремления к немедленному и наиболее полному осуществлению частных национальных интересов, между Временным правительством и Финляндией возникла длительная борьба за власть. 6 июля сейм, большинством голосов социал-демократов, принял закон о переходе к нему, после отречения "великого князя финляндского", верховной власти, предоставив Временному правительству лишь внешние сношения, военное законодательство и военное управление. Это постановление находилось в известном соответствии с резолюцией Съезда советов рабочих и солдатских депутатов, требовавшей, чтобы финляндцам, еще до решения Учредительного собрания, дана была полная независимость, с приведенными выше ограничениями. На это, по существу, фактическое отторжение Финляндии от России, правительство ответило роспуском сейма, который, впрочем, в сентябре самовольно собрался вновь.