3 Стихотворным переводом "Танца мертвых" - Драма Ведекинда "Пляска мертвых" в переводе Потемкина была опубликована в 1907 г.
4 Нечто вроде революции - имеется в виду временный выход Гумилева с ближайшими друзьями из Академии стиха и основание Цеха поэтов осенью 1911 г.
5 На первых же осенних собраниях Академии - собрания Академии стиха начались осенью 1909 г. Гумилев женился на Ахматовой 25 апреля 1910 г. Так что на первых собраниях Академии Пяст никак не мог видеть жену Гумилева.
6 На этом-то собрании была изложена - Статья Гумилева "Наследие символизма и акмеизм" была напечатана в первом номере "Аполлона" за 1913 г. "Диаду", как говорит Пяст, "акмеизм-адамизм" Сергей Городецкий впоследствии интерпретировал прямо в противоположном смысле. В книге "Мой путь" он писал: "Выдумали "акмеизм" (Гумилев предлагал "адамизм")".
7 Именно тою "рабочей комнатой" - в последней части своей статьи "Они" ("Аполлон", № 2, 1909) Анненский писал о новейшей поэзии: "Последний этап. Кончились горы и буераки... Мы в рабочей комнате. Конечно, слова и здесь все те же, что были там. Но дело в том, что здесь это уже заведомо только слова. В комнату приходит всякий, кто хочет... Комнату эту я, впрочем, выдумал - ее в самой пылкой мечте даже нет. Но хорошо, если бы она была".
А. Гумилева. "НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ ГУМИЛЕВ"
Опубликовано в "Новом журнале", № 46, 1956, стр. 107-126.
Анна Андреевна Гумилева - невестка поэта. Ее воспоминания явились одним из фундаментальных вкладов в мемуарную литературу о Гумилеве. Впрочем, были и голоса, упрекавшие автора этих не претендующих на литературную отточенность воспоминаний в ряде неточностей. Через десять лет после опубликования этих воспоминаний И. В. Одоевцева откликнулась на них в "Новом журнале": "Г. Струве, - пишет Одоевцева, - справедливо "без особого доверия" отнесся к домыслам и заключениям невестки Гумилева о любви Гумилева, якобы единственной настоящей его любви к его рано умершей кузине Маше Кузминой-Караваевой и к тому, что написанный в 20 году "Заблудившийся трамвай" относится именно к ней". Я не знаю, - продолжает Одоевцева, - был ли влюблен Гумилев в свою кузину, он при мне вообще никогда не вспоминал о ней. Но я охотно допускаю это. Ведь Гумилев был влюблен несчетное число раз... Но рассказ о том, что "Заблудившийся трамвай" (кстати, написанный не в 20-м, а весной 21 года) относится к Маше Кузьминой-Караваевой вполне фантастичен. Небезынтересно упомянуть, что в первом варианте "Машенька" называлась "Катенькой" - и только впоследствии, в честь "Капитанской дочки" превратилась в Машеньку... Та же невестка Гумилева перепутала даты второй женитьбы Гумилева и рождения его дочери Елены. Гумилев действительно вернулся в Петербург в мае и вскоре же, - по желанию Анны Ахматовой, произошел развод с ней. Но женился он на Анне Николаевне Энгельгардт не "в следующем году", а по словам самого Гумилева, "тут же", т. е. через неделю после развода..."
1 Поскольку свадьба старшего брата Гумилева - Дмитрия - была отпразднована 5 июля 1909 г., то знакомство Н. С. Гумилева с его будущей невесткой имело место где-то в первой половине 1909 г.
2 Гумилеву в это время шел 24-ый год.
3 С. Маковский в книге "На парнасе серебряного века" писал о внешности Гумилева и впечатлениях, оставшихся от первой встречи. Она произошла в 1909 г., еще точнее - 1 января 1909 г.: "Юноша был тонок, строен, в элегантном университетском сюртуке, с очень высоким темносиним воротником (тогдашняя мода) и причесан на пробор тщательно. Но лицо его благообразием не отличалось: бесформенно-мягкий нос, толстоватые бледные губы и немного косящий взгляд (белые точеные руки я заметил не сразу)".
4 Первый номер "Аполлона" вышел в октябре 1909 г. "Общество ревнителей художественного слова", созданное по инициативе Гумилева и собиравшееся на заседания при редакции "Аполлона", начало свою деятельность также в октябре. Прошение в петербургское градоначальство об учреждении этого общества было подано за подписями Маковского, Анненского и Вяч. Иванова еще до выхода в свет первого номера "Аполлона". В дневнике Блока есть запись, относящаяся к началу октября 1909 г.: "Выбран в совет Общества ревнителей художественного слова". Кроме того, в книге Маковского "Портреты современников" говорится, что выступления Анненского продолжались в этом Обществе (или иными словами Академии стиха) "в течение двух первых месяцев". Следовательно, речь идет о существовании Общества ревнителей на протяжении двух месяцев до смерти Анненского (он умер 30 ноября). Хотя у нас нет точной даты, на основании разных источников можно предположить, что Академия стиха была открыта в первых числах октября. С самого начала ее существования Гумилев вошел в совет Академии - вместе с Ивановым, Анненским, Маковским, Блоком и Кузминым. Собрания Академии бывали раз или два в месяц. Состав Академии не был постоянным. Менялось даже самое стойкое ее ядро - президиум. К осени 1913 г. президиум, или как он иногда назывался "совет общества ревнителей", состоял уже из пяти человек. Гумилева в их числе не было. Гумилев был "доизбран в совет" вместе с В. Недоброво и В. Чудовским 30 ноября 1913 г. Второе избрание Гумилева в президиум может быть объяснено тем, что с осени 1912 г. уехавший за границу Вяч. Иванов уже не мог вмешиваться в дела Общества. Еще в 1911 г. Гумилев покинул Академию фактически из-за Вяч. Иванова. Впрочем, этот уход ускорил создание Цеха поэтов. Вернувшись из-за границы, Вяч. Иванов поселился в Москве, и Гумилев согласился войти в состав президиума. Он оставался активным членом Академии до весны 1914 г. Неизвестно, прочел ли Гумилев в Академии хоть один доклад, ко в прениях он выступал довольно часто. Без стимулов, полученных в Академии, Гумилев не стал бы таким точным, осторожным и вдумчивым критиком. Трудно сказать, был ли это заранее подготовленный доклад или просто спонтанное выступление, когда в конце января 1914 г. Гумилев "изложил свои взгляды на эпический род и его современные возможности" ("Аполлон", 5, 1914, стр. 53-54). Это "изложение взгляда" имело место после чтения Гумилевым своей поэмы "Мик и Луи". "Большая часть выступавших оспаривали", - заканчивает свой отчет автор заметки в "Аполлоне".
Сохранилось несколько других сведений, касающихся деятельности Гумилева в Академии. Так, в записных книжках Блока имеется запись от 26 марта 1910 г., в которой упоминается Гумилев: "Замечание Вяч. Иванова - символизм хочет говорить правду. - А что такое правда? - спросил Кондратьев. И Гумилев делает замечание". В журнале "Труды и дни", № 2 сообщается о заседании в Академии стиха 18 февраля 1912 г.: "чтение и обсуждение докладов Вячеслава Иванова и А. Белого о символизме. В прениях - В. Пяст, В. Чудовский, С. Городецкий, Н. Гумилев. Двое последних заявили о своем отрицательном отношении к символизму". Затем находим запись в дневнике Блока, сделанную 17 апреля 1912 г. Эта запись лишь слегка приоткрывает завесу над тем, что происходило в Академии: "утверждения Гумилева, что "слово должно значить только то, что оно значит" - глупо, но понятно психологически как бунт против В. Иванова и даже как желание развязаться с его авторитетом и деспотизмом". И еще одно сведение, касающееся участия Гумилева в Академии: в ноябре 1913 г. состоялось заседание, на котором Гумилев читал свою одноактную пьесу "Актеон". По поводу этого чтения в "Аполлоне" № 1-2, 1914 было сказано, что оно вызвало "особенно продолжительные прения". Тема об участии Гумилева в Академии до сих пор остается белым пятном в литературе о нем. Для более подробной разработки этой темы мы не располагаем достаточной информацией. Имеются, правда, еще некоторые беглые упоминания во "Второй книге" - мемуарах Надежды Мандельштам. "Блудный сын" Гумилева, - пишет она, - "был прочитан в Академии стиха, где княжил Вячеслав Иванов, окруженный почтительными учениками. Вячеслав Иванов подверг "Блудного сына" настоящему разгрому. Выступление было настолько резкое и грубое ("никогда ничего подобного мы не слышали"), что друзья Гумилева покинули Академию и организовали Цех поэтов в противовес ей". Рассказ этот приводится со слов А. Ахматовой. Было ли выступление Вяч. Иванова действительно неслыханно грубым или это деформация, случившаяся в передаче впечатления многолетней давности? Не добавлено ли к этому рассказу "остроты" самой Надеждой Мандельштам?