— Полковник Леонов! — после долгого молчания произнёс наконец Пепеляев.

— Слушаюсь! — Леонов живо встал и одёрнул на себе японский френч.

— Доложите сведения о петропавловском отряде красных.

— Брат генерал, я уже докладывал, что сводный отряд Строда идёт сюда. На пути его должен подстеречь в засаде Артемьев.

— Надёжна ли операция? Это жизненно важно для нас. Какие есть гарантии?

— Артемьев местный человек, брат генерал. Он грамотен, умён, решителен. Он уверяет, что мимо него не прошмыгнёт незамеченной даже мышь. Я склонен верить ему…

— Полковник Топорков, что нового вы можете сообщить об оперативных планах красных в Якутске?

Не нашедший желанного покоя за чужими спинами, Топорков вскочил, взвинченный, как на допросе.

— Якутск объявлен на осадном положении. Об этом я уже докладывал.

— Я не о вчерашнем спрашиваю…

— Ждём поступления новых агентурных сведений к утру.

— Разведка вяло работает, полковник… Смотрите, как бы это не обернулось бедой.

Все подавленно молчали, сознавая справедливость упрёка командующего: топорковская контрразведка ни к чёрту была не годна. Пепеляев обозначил на карте жирной стрелой направление на Якутск, несколькими стрелами помельче — отряды боевого охранения, затем, бросив со стуком карандаш на стол, он застегнул верхнюю пуговицу своего чёрного френча и встал из-за стола. Все вскочили и вытянулись.

— Братья офицеры, нынче мы собрались в крупном стратегическом пункте, отбитом нами у врага. Отсюда начинается наш рейд по Сибири. В течение зимы нам предстоит пройти по всей Лене и весной, к распутице, овладеть Иркутском.

— Ур-р-а! — выкрикнул Топорков и осёкся.

Пепеляев, выжидая, недовольно опустил взгляд и повертел в руках карандаш.

— В пути ни дня промедления! Я знаю: дружина устала. Знаю также, что сбор транспорта и продовольствия идёт плохо. И всё же ни дня промедления! Если здесь, в Амге, мы задержимся… Думаю, что кадровым офицерам незачем объяснять, что может произойти… А посему: в несколько дней обеспечить полную готовность дружины к походу на Якутск! Август Яковлевич, буду рад поздравить вас, если и на этот раз честь первому ступить в Якутск достанется вашему батальону.

— Спасибо за доверие, брат генерал! — Рейнгардт привычно стукнул каблуком о каблук, хотя были на нём не сапоги со шпорами, а мягкие камусные курумы.

— Полковник, приказ!

Начальник штаба вынул из сафьяновой папки и подал генералу лист бумаги, исписанный отменно чётким стоячим почерком. Пепеляев внимательно прочёл его.

— Какой нынче день? — спросил он.

— Одиннадцатое февраля, брат генерал! — прежде других отозвался услужливый Топорков.

— Уже двенадцатое, — поправил его полковник Леонов, глянув на свои карманные часы. — За полночь.

Пепеляев переправил несколько слов в приказе и размашисто подписал его.

— Братья офицеры. В восемь часов утра семнадцатого февраля дружина выступает в поход на Якутск. Да благословит всевышний наше святое дело!

«Спать, спать!» — приказал себе Пепеляев, задул свечу и повернулся к стене. Но сон не шёл. Даже привычная с детства и оттого потерявшая изначальный смысл молитва перед сном — и та не шла на ум.

Амга! Амга! Сколько раз очерчивал он на карте маленький кружочек, сколько стрел нацелены были остриями на этот кружочек — затерявшуюся в якутской тайге деревню! А главное — как далёк и нечеловечески труден был путь сюда от побережья Охотского моря! Подчас страх посещает нас не в момент самой беды, а много позже, когда беда уйдёт. Пепеляев мысленно глянул назад и ужаснулся: двести сорок вёрст пешим строем, только полпути до Нелькана по безлюдному краю, без всяких дорог, в свирепый, душу леденящий мороз… Затем голод в пустом Нелькане, обратный путь в Аян к побережью Охотского моря и ещё раз — тот же суровый путь, уже с обозом продовольствия, обмундирования и боеприпасов. И всё это лишь на полпути к Амге. А сколько их было ещё, таких же переходов! Неужели всё это можно вынести человеку? «Герои! Богатыри!» — с искренним восхищением подумал о своих дружинниках генерал, даже о тех, кого не любил и кого сторонился. Что даёт им столько сил? Идея! Только великая идея освобождения Родины от засилья большевиков.

Так хотелось думать генералу, поэтому он сделал усилие остановиться на этой утешительной мысли. Но мысль неуправляемо, как-то сама собой пошла дальше. Вспомнился сегодняшний крайне неприятный доклад Рейнгардта: местное население никак не идёт в дружины и решительно отказывается давать лошадей. Что-то в этом угадывалось грозное. Неужели большевики перетянули людей на свою сторону? Так что же тогда сулил Куликовский и его подголоски? Кто они — слепцы или лгуны? Так и этак взвешивая все «за» и «против», Пепеляев видел только одну надежду — на военный успех: едва только победа, как солдаты сами собой появятся! После взятия Якутска — семь тысяч штыков, в верховьях Лены — семьдесят тысяч, а после этого и до миллиона недалеко! Что же до народа, то он во все времена следует за победителем подобно стаду, которое идёт за порозом , осилившим соперника.

Утешив себя таким образом, Пепеляев зашептал молитву. Но уснуть в эту ночь ему, как видно, было не суждено. Едва сон коснулся его своим крылом, как в дверь постучали.

— Анатолий Николаевич…

— Войдите, поручик. Что там? — генерал чиркнул спичкой и зажёг свечу.

В комнату вошёл адъютант командующего, молодой, очень подвижный и ловкий в движениях поручик Малышев.

— Под западной горой дозорные задержали сейчас двух конных. Один из них якут из отряда Артемьева, фамилия Аргылов.

— Аргылов… Не тот ли лазутчик, которого мы послали в Якутск, ещё из Нелькана?

— Он. Наши люди его узнали. Говорит, удалось бежать.

— Мда… А второй?

— Тоже якут. Одет в форму красных…

— Пусть Топорков и Андерс строго допросят их!

— Аргылов требует встречи с вами. Будто бы имеет сообщить сведения особой важности.

— У меня нет оснований не доверять ни Топоркову, ни Андерсу. Узнают важное что-либо, пусть доложат мне. Задержанные видели вас?