Красноармеец зажмурился от света. Это был русский, лет тридцати, по исхудалому лицу его можно было судить о долгих днях недоедания и других бедах, выпавших на его долю. Был он по виду довольно потрёпан, но держался уверенно, будто его ждала не скорбная участь пасть от пули, а только высокое счастье.

— Гражданин генерал! Вам…

Генерал поспешно взял поданный ему пакет, криво надорвал его и выхватил из пакета небольшой лист бумаги, чуть не выронив его на пол. Руки командующего заметно дрожали.

Пробежав письмо глазами, Пепеляев посмотрел на красноармейца, опять склонился к листу и, вдруг откинув письмо прочь, крикнул сорвавшимся голосом:

— Он предлагает сдаться мне!

Воцарилась тишина. Офицеры, переглянувшись между собой, зашумели:

— Ка-ак?!

— Он — нам?..

— Чтобы мы?..

— Да, да, — сдаться нам! Трудно поверить, но это так! Полковник, прочтите вслух.

Адъютант поднял с пола письмо и подал Леонову.

— «…Вы бросили вызов всей Советской Сибири и России, — зычно, словно боевой приказ, начал читать полковник. — Вас пригласили сюда купцы-спекулянты и предатель-эсер Куликовский. Народ не звал вас. С оружием в оуках он стал на защиту Советской власти… Якутская интеллигенция идёт вместе с трудовым народом…»

— Без крика, полковник! Не надо кричать… — недовольно бросил Пепеляев.

Леонов поперхнулся, откашлялся и стал дочитывать:

— «…Сложить оружие отряд отказывается и предлагает вам сложить оружие и сдаться на милость Советской власти, судьба которой не может решиться здесь. Ваша же авантюра будет похоронена здесь, в Якутии. Помните, что народ — с нами, а не с генералами!»

С минуту было тихо. Потом кто-то (Суров, кажется) слегка хохотнул, и вдруг хохот двух с лишним десятков мужчин потряс стены этого тесного дома.

Смех удивил парламентёра, он растерянно стал разглядывать всех поочерёдно. Пепеляев, уже немного успокоясь, ждал, пока дружинники смолкнут.

Смех прекратился так же внезапно, как и взорвался — будто наваждение нашло на всех и тут же ушло.

Пепеляев обратился к парламентёру:

— Вы, наверное, хорошо укрепились?

— Мы готовы встретить вас.

— Наверное, вы все большевики? Во всяком случае, вы-то уж наверное?

— Нет, гражданин генерал, ещё не стал коммунистом. Коммунисты у нас есть, но большинство — беспартийные.

— У вас нет ни малейшего шанса спастись, скажите это другим красноармейцам, своим друзьям. Ладно?

Парламентёр нетерпеливо переступил с ноги на ногу: разговор этот был для него бессмысленным.

— Гражданин генерал, скажите: сдаётесь вы или нет?

Пепеляев помрачнел и отвернулся.

— Поручик! — подошёл он к адъютанту. — Пишите. «…Переговоры считаю законченными. Открываю военные действия».

Генерал взял у адъютанта карандаш и размашисто расписался. Вырвав лист из блокнота и сложив вчетверо, адъютант вручил его парламентёру.

Красноармейцу завязали глаза.

— До свидания, — сказал он, засовывая бумагу за пазуху. — Встретимся! Там, в Сасыл Сысы…

Парламентёра вывели.

— Братья офицеры — к столу, — скомандовал генерал и направился на прежнее своё место под божницу. — Полковник, карту!

— Брат генерал, я требую выслушать меня, — заявил Артемьев.

Пепеляев удивлённо взметнул на него косматые брови. Леонов перестал разворачивать карту. Адъютант замер с табуреткой в руках. Все обернулись к Артемьеву.

— Слушаю вас.

— Судьба нашей кампании во многом будет зависеть от решения, которое будет принято сейчас.

— У вас есть какое-либо предложение?

— Надо прекратить наступление на Сасыл Сысы.

Все разом заговорили: разочарование, насмешки (не хочет ли он драпануть от Строда и во второй раз!), возмущение безответственностью, возмущение бесцеремонностью (стратег из хотона сует свой нос в дела командующего), иронические крики «браво!».

— Надо прекратить это бессмысленное наступление! — властно повысил голос Артемьев. — Надо двигаться на Якутск и взять его в ближайшие дни, пока красные не стянули туда силы и не успели возвести укрепления.

— В эту ночь Строду — крышка!

— За ночь Якутск от нас не уйдёт!

— Я человек прямой, — уверенно возразил Артемьев. — Привык говорить в открытую. Сомневаюсь, что ночью будет успех: мы дали красным укрепиться. Если уж мертвецки спящих не удалось их сломить, то теперь…

— Не вам бы, Артемьев, упрекать нас! — перебил его генерал Вишневский. — Наша вчерашняя неудача — это продолжение вашей неудачи. Мы имеем дело с противником, который…

— Который будет драться до последнего патрона! — подхватил Артемьев. — Стоит подумать, во сколько жертв обойдётся нам эта осада. Моё предложение — овладеть Якутском, а затем без труда можно будет прихлопнуть и Сасыл Сысы.

— Он думает, что Строд будет сидеть и дожидаться этого желанного часа!

— Да, он будет сидеть и дожидаться! — с дерзкой заносчивостью отпарировал Артемьев. — Мои люди будут держать его здесь, как в капкане! Ни щели, ни норы ему не оставим!

Пепеляев со стуком опустил сжатые кулаки на стол.

— Спасибо, Михаил Константинович, — сказал он Артемьеву. — Ваше радение я высоко ценю, однако не могу согласиться с вами. Мы никак не можем оставить за собой отряд Строда. Логичнее будет покончить с ним и двинуться на Якутск, имея обеспеченный тыл за спиной.

— У стратегов из хотона своя логика! — засмеялся полковник Суров.

Артемьев с размаху впечатал в стол рукоять пистолета.

— Ещё одно слово, полковник…

— Братья! Братья… Успокойтесь… — Пепеляев примирительно повёл руками. — А вы, полковник, попридержите язык! Слушайте мой приказ: завтра на рассвете дружина штурмует Сасыл Сысы. Операцией буду руководить я. Да поможет нам бог!