- Вы, Николай Владимирович, выстукивал аппарат слова М. В. Родзянко, истерзали в конец мое и так растерзанное сердце. Но повторяю Вам: я сам вишу на волоске и власть ускользает у меня из рук. Анархия достигает таких размеров, что я вынужден был сегодня ночью назначить Временное Правительство. Проектируемая Вами мера запоздала. Время упущено и возврата нет. Народные страсти разгорались в {227} области ненависти и негодования. Хотелось бы верить, что хватить сил удержаться в пределах теперешнего расстройства умов, мыслей и чувств, но боюсь, как бы не было еще хуже... Желаю всего хорошего...
Родзянко.
- Михаил Владимирович, еще несколько слов. Имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно и, если анархия перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти, - подумайте, что будет тогда с Родиной нашей...
- Николай Владимирович, не забудьте, что переворот может быть добровольным и вполне для всех безболезненным; тогда все кончится в несколько дней...
Этими словами, по-видимому намекавшими на неизбежность добровольного отречения Государя от Престола, разговор закончился... Ими ответственность за грядущие события перекладывалась как бы на плечи Н. В. Рузского, который в течение всего этого времени мучительно искал наилучшего выхода из создавшегося положения, для возможности продолжения войны...
***
По окончании беседы с М. В. Родзянко, Генерал Рузский ушел к себе отдыхать, я же оставался без сна, подавленный быстрым течением развертывавшихся событий.
Я очень опасался, что, при хорошо мне известном нерешительном и колеблющемся характере Императора Николая, все решения его могут оказаться запоздалыми и потому не разрешающими надвигавшегося кризиса. Около 9 часов утра 2-го марта я был вызван Генерал-Квартирмейстером Ставки к телеграфному аппарату. Генерал Лукомский передал мне просьбу Генерала Алексеева немедленно довести до сведения Государя содержание разговора Н. В. Рузского с Родзянкой.
- А теперь, добавил он, прошу тебя доложить от меня Генералу Рузскому, что, по моему глубокому убежденно, выбора нет и отречение Государя должно состояться. - Этого требуют интересы России и династии...
Опыт войны научил меня в серьезной обстановке избегать больше всего суеты и дорожить отдыхом окружающих, так как неизвестно, насколько придется форсировать их силы в будущем.
Зная, что Генерал Рузский только недавно прилег и что он вскоре должен будет подняться, чтобы ехать на вокзал к Государю, который вероятно также еще отдыхает, я ответил, что разговор Генерала Рузского с Председателем Гос. Думы будет доложен "своевременно".
Что касается последних слов Генерала Лукомского, то из них я не мог не вывести того заключения, что в Ставке наиболее ответственные лица присоединялись к мнению М. В. Родзянко о неизбежности отречения Императора Николая II-го от престола. - Я счел, однако, необходимым предупредить Ставку о трудности немедленного получения от Государя определенного решения по сему поводу.
И действительно, как я предвидел, не обошлось без колебаний. Приехав к 10 часам утра на вокзал и войдя в вагон к Государю, рассказывал впоследствии Генерал Рузский, Главнокомандующий просил {228} Императора Николая ознакомиться с содержанием своего ночного разговора с М. В. Родзянкой, путем прочтения соответствующей телеграфной ленты. Государь взял листки с наклеенной на них лентой и внимательно прочел их. Затем он поднялся, подошел к окну вагона, в которое и стал пристально всматриваться. Генерал Рузский также привстал со своего кресла. После нескольких очень тягостных секунд молчания, Государь повернулся к Главнокомандующему и стал сравнительно спокойным голосом обсуждать создавшееся положение, указывая на те трудности, которые препятствуют ему пойти на встречу предлагаемому решению...
Но в это время Генералу Рузскому подали конверт с дополнительно присланною ему мною телеграммой от Генерала Алексеева, на имя Главнокомандующих всеми фронтами. - Телеграмма эта была отправлена из Ставки в 10 ч.15 м. утра.
В этой телеграмме излагалась общая обстановка, как она была обрисована М. В. Родзянкой, в разговоре с Генералом Рузским, и приводилось мнение Председателя Гос. Думы о том, что спокойствие в стране, а следовательно и возможность продолжения войны, могут быть достигнуты только при условии отречения Императора Николая II от престола в пользу его сына, при регентстве Великого Князя Михаила Александровича.
- Обстановка по-видимому не допускает иного решения, добавлял от себя Генерал Алексеев. - Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжить до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу Династии. - Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценою дорогих уступок.
- Если Вы разделяете этот взгляд, обращался далее Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ко всем Главнокомандующим фронтами, то не благоволите ли Вы телеграфировать весьма спешно свою верноподданническую просьбу Его Величеству, известив меня?
Данной телеграммой Генерал Алексеев привлекал к обсуждению вопроса о необходимости отречения Императора Николая II от престола всех Главнокомандующих фронтами. - Каждому из них предстояло, отбросив все личные ощущения, серьезно взвесить, возможно ли рассчитывать на доведение до благополучного конца внешней войны, при условии отрицательного отношения к мысли об отречении и вероятного возникновения в этом случае, кровавой междоусобицы внутри государства, а может быть и на фронте...
В виду такого направления вопроса, Государь, по совету Н. В. Рузского, и согласился прежде принятия окончательного решения выждать получения соответственных ответов.
***
В течение утренних часов в штабе Северного фронта разновременно получен был ряд весьма серьезных сообщений.
Поступило извещение о том, что Собственный Его Величества Конвой, остававшийся в Петрограде, якобы последовал примеру других частей и являлся в Государственную Думу, прося через своих уполномоченных {229} разрешения арестовать тех офицеров, которые отказывались принимать участие в восстании.
Почти всех людей этого Конвоя Государь и вся Царская семья знали поименно; очень баловали их, почему переход этой части на сторону восставших должен был быть особо показательным, в смысле оценки настроений; самый же факт этот должен был быть очевидно весьма тягостным для Государя лично.
Также получено сведение, будто остававшийся в Петрограде Великий Князь Кирилл Владимирович, как значилось в соответственной телеграмме, выразил желание "вступить в переговоры с исполнительным комитетом".
Наконец получена была на имя Государя от Генерала Алексеева телеграмма, долженствовавшая иметь решающее значение. В ней текстуально передавалось содержание ответных ходатайств на Высочайшее имя Главнокомандующих: Кавказского фронта - Великого Князя Николая Николаевича, Юго-Западного фронта - Генерала Брусилова и Западного фронта - Генерала Эверта.
В разных выражениях все три упомянутые лица просили Императора Николая II-го принять решение, высказанное Председателем Государственной Думы, признавая его единственным, могущим спасти Россию, Династию и армию, необходимую для доведения войны до благополучного конца.
Передавая эти телеграммы, Начальник штаба Государя и со своей стороны обращался к Императору Николаю II с горячей просьбой принять решение об отречении, которое, как выражался Генерал Алексеев, "может дать мирный и благополучный исход из создавшегося боле чем тяжкого положения".
Несколько позднее получены были телеграммы от Главнокомандующего Румынским фронтом Генерала Сахарова и Командующего Балтийским флотом Вице-Адмирала Непенина.
Генерал Сахаров, после короткого и мало достойного, по редакции, лирического вступления, которое он назвал "движением сердца и души", оказался все же вынужденным обратиться, как он выразился, "к логике разума". - Считаясь с последней, он также признавал, что "пожалуй" наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом, является решение об отречении, "дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний"!