- Развяжи, не убегу... - снова прохрипело существо. - Все отбили на хрен... А ты вроде вольный стрелок был, чего же в гестапо подался? Мы по-другому работали...

Федор медленно приходил в себя. Искаженный голос Васьки Вульфа показался в этой каморке плавающим отдельно от изувеченного тела. Как будто звучал записанным на магнитофон. Артюхов сделал пару шагов вперед и попытался развязать скользкие от крови ремни. Ничего не вышло. Тогда он достал нож, перерезал их сначала на руках, а потом освободил ноги.

Василий даже не пошевелился. Казалось, он не владел своим телом.

- Слушай, - прошептал он. - Я понял, мне отсюда живым не выйти... Дай что-нибудь... Найди... Уснуть и не проснуться - больше ничего не хочу. - Он замолк, но через минуту продолжил: - Последняя просьба приговоренного, Стреляный. Я схожу с ума от боли... Живого места нет. Больше не выдержу.

Федор молчал. А ему так много хотелось сказать корешу, но теперь все слова потеряли смысл. И даже мысль о том, что это Васька заложил его тогда, распиравшая его ненавистью по ночам все шесть лет в зоне, не вызывала желания мести.

- Молчишь... - выдохнул Вульф. - Падло ты, мразь... Как я сразу не догадался, что это ты Китайца увел... Но когда ты с ним успел?.. - Он застонал. И этот стон, жалкое тихое подвывание, окончательно отрезвил Федора. Оправдываться было ни к чему. Все случилось так, как случилось. Он повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.

На самом выходе он столкнулся со Степаном, который, сделав безмятежное лицо, вкрадчиво спросил:

- Ну как?

"Подслушивал", - понял Артюхов, но ничем не выдал себя, отодвинул его плечом и вышел на улицу.

- Чего молчишь? - уже с угрозой в голосе наступал тот.

- А мне что, перед тобой отчитываться? - Федор едва сдерживался. Чего врал, что он жмур?

- Ну, наперво, здесь главный - я. А потом, он жмур. Ему отсюда ходу - только ногами вперед. Так сейчас или завтра - разницы нет. Усек?

- Да усек я это, усек! - заорал Федор. - Зачем меня послал туда? На очную ставку, что ли? Блин...

Федор замедлил шаги и с яростью взглянул в бледное одутловатое лицо идущего за ним человека.

- Ты, Стреляный, больно горяч... - захихикал Степан, уже не скрывая, что подслушивал. - Сам сюда напросился, никто не звал. У твоей шоблы свои правила, у нас - свои. Неужели в натуре не понял, что вы - мелочь пузатая? А полезли на кого? То-то... - И добавил равнодушно: - Ты его обмоешь, пожрать дашь. Я ему укол сделаю, чтобы освежился малость. С ним хозяин говорить будет... И чтоб у меня без фокусов, Стреляный, слышь? Я не таких фраеров обламывал... Вольный стрелок...

Федор проглотил все. Он действительно понял наконец, куда попал. Такие зоны не нюхали, у них была "крыша", способная устоять в любой ураган. В зоне о таких только рассказывали: кто с отвращением, кто с ужасом, а кто с восторгом и завистью. Это были "беспредельщики", вставшие на путь отрицаловки всего и вся. Они не признавали никаких авторитетов воровской шайки, а только хозяина, который платил. Находился тот, кто "заказывал" хозяина, "мочили" и его, потому как не связаны ничем человеческим. Как правило, бывшие менты или военные, они находили свою смерть от рук подобных им беспредельщиков.

Федор впервые пригляделся к Степану, уходившему от него по аллейке к своему сараю с садовыми инструментами. Коренастая сутуловатая фигура, руки крепкие, жилистые, идет легко, будто летит. Вспомнил его цепкий, тяжелый взгляд...

"Я с тобой посчитаюсь еще", - подумал так, словно поклялся, и, свесив голову, побрел к дому.

А Васька Вульф знал, что он мертвец. Он свыкся с этой мыслью и потому все время молчал, не делал даже попыток заговорить со Стреляным. Тот обмыл ему лицо и грудь, принес какой-то еды, но Василий только выпил воды и опять погрузился в свой последний сон наяву. Зачем-то вспоминал родителей, скрипку, первую юношескую любовь, а дальше залезать не хотелось... С грустью подумал о своем уютном жилье на Щипке и понял, что теперь все, что нажила его семья и он сам, развеется по ветру, пойдет по чужим рукам, так как детей и наследников у него не было...

После укола, который ему сделал невзрачный мужик с серым, незапоминающимся лицом, Ваське стало полегче, но он понял, что его просто готовят к новым испытаниям, хотел снова попросить Федьку, чтобы помог умереть, но взглянул на бывшего кореша, на его понурую спину и понял: бесполезно. Здесь в клетке и он сам, и этот дуролом Стреляный, неизвестно за что продавшийся и как попавший сюда.

А Федор боялся, что Голова опять обратится к нему со своей просьбой. Ничем он помочь ему не мог. Степан глаз с него не спускал. Вроде бы и не стоял все время рядом, однако Федор постоянно ощущал его присутствие, но, может быть, то был страх, прочно угнездившийся теперь у него внутри, и преодолеть его он был не в силах.

Вечером его позвал к телефону Аджиев.

- Ну, как? - спросил без всяких приветствий.

Федор понял, что хозяин раздражен чем-то, и ответил быстро, угодливо, содрогаясь в душе от омерзения к самому себе:

- Жив пока...

- Должен быть жив. Смотрите там...

На этом он разговор с Федором закончил, и еще, наверное, полчаса что-то вправлял Степану.

Только затемно Федор понял, что Игоря и Петра в охотничьем домике нет. Они заявились на том же джипе глубокой ночью и о чем-то долго шептались со Степаном.

Федор сидел на террасе, никому не нужный, чужой и одновременно повязанный с ними со всеми и будущим мертвецом в бане, и тем, о чем они шептались: видно, какое-то дело у них сорвалось.

- Чего не спишь? Ложись, - бросил ему, проходя мимо, Степан с прежней неприязнью. - Завтра рано подниму.

Собиралась гроза. Над темными макушками елей посверкивало разовым огнем, было душно и маетно, хотелось забыться где-нибудь в тишине и прохладе, вдали от всего того жуткого, что каждое мгновение могло здесь совершиться. И Федор отправился на озеро.

Искупавшись, на обратном пути он пошел сначала коротким кусочком берега, а потом свернул на ту часть участка, где был настоящий лес. Упали Первые капли дождя. Они и заглушили шаги Федоpa, поэтому стоявшие у ворот Степан и Петр не услышали, как он подошел.

- И что же вы, шпана, обосрались так? - выругался Степан, гремя замками сторожки, чтобы выпустить двух овчарок, которые охраняли участок по ночам.

Федор замер.

- Выхода у него не было. Понял, что его ждет, - мрачно отвечал Петр. - Они, видно, уже поняли, что Голова к нам попал. Момент мы упустили. Надо было одновременно... Но шайке их капец.

- Капец... - зло передразнил Степан. - Грязная работа. Четыре трупа! Бабки с кого выбивать будешь? Лесного живьем брать надо было.

- А этот?.. - вставил Петр.

- Этот расколется, деваться ему некуда. Но главный-то не он...

Огромная овчарка глухо заурчала, возникнув, словно тень, у ног неподвижного Федора.

- Что там? Кто? - вскинулся Петр.

- Не блажи... - лениво одернул его Степан. - Пошли-ка, сейчас ливень будет.

Они потопали по асфальтовой дорожке к дому, а Федор все стоял столбом, ожидая, когда собака признает его и отойдет. Пес обнюхал штанины его брюк, но не уходил.

- Ну, гуляй же, гуляй... - тихонько взмолился Артюхов.

Дождь полил сильнее. Собака, встряхнувшись, наконец отпрянула в сторону и скрылась в кустах.

"Значит, Костю Лесного они не взяли, - с облегчением подумал Федор, не смея по-прежнему сделать и шагу. - Сам застрелился Костя, он такой, да..." - вяло летели воспоминания о бывшем "бригадире". Ничего плохого Артюхов о нем сказать не мог. Крутой был парень, удачливый, и всем им рядом с ним кайфово жилось. Теперь его нет, и других ребят тоже... Голова обречен. И никто не узнает, как же погибла "бригада", кто виноват во всем...

Страшная тоска сдавила грудь. Ноги у Федора подкосились, и он сел на траву, сжав голову обеими руками, и тут же услыхал за воротами шум подъезжающей машины.

Аджиев ворвался в дом как вихрь. Свежий, гладко выбритый, в сером бизнес-костюме, он как будто только что вышел из телестудии, где давал интервью на тему благотворного влияния частного капитала на ход реформ. Видимо, он по-иному, чем с утра, оценил проведенную операцию, потому что настроение у него было прекрасное.