"Если не вернется к десяти, шею сверну", - думает о Федоре Артур Нерсесович, и отчаяние заливает его горячей волной. Нет вокруг преданных друзей, нет близких. Изгой, вокруг которого кормится шайка бандюг, прихлебал, шестерок... Он так сильно сжимает в руках дорогую трубку, что мундштук дает трещину. Бросив трубку на письменный стол, Аджиев решительным шагом выходит из кабинета. Лицо его страшно, и он знает об этом. Надо прийти в себя, чтобы появиться в саду гостеприимным хозяином и заботливым супругом.
Ровно в десять Федор возникает в охранном пункте у ворот дачи Аджиева. Видно, что он торопился, но в глазах застыло ленивое холодное торжество.
- Ты даешь... - Михась уже в машине. - Хозяин недоволен.
- Я не опоздал, - отрезает Артюхов и ныряет в салон прежде замешкавшегося в гараже Алексея.
Их выпускают за ворота, и машина, набирая скорость, мчится по поселку в сторону выезда на шоссе.
- Тебе бы пораньше приехать, чтоб успеть доложиться... Он хотел знать, куда тебя черт носил, - говорит Алексей, искоса посмотрев на Артюхова. Нас начистил, что отпустили.
- Ничего, потом наградит...
Федор в боевом настроении. Пока эти лапшегоны распивали здесь кофеи, он за двадцать минут стал миллионером. Теперь у него есть тыл, и в любой подходящий момент он может слинять от Аджиева. Теперь он не зависит от него. Но паханок мстителен и страшен, ссориться с ним западло. Надо уходить миром. Вот только он сам должен сперва прослушать кассеты, а дальше действовать по обстоятельствам.
В машине тишина. И Федору нравится, что все молчат. "Ништяк, все ништяк", - думает он и вспоминает жаркое тело Светланы.
В Ильинское они приехали в сумерках. Огромная луна как будто застряла в соснах, свет ее сделал все вокруг таинственным и призрачным. Как и решили, Алексея с машиной оставили в отдалении. Пошли вдвоем с Михасем, прихватив с собой обычную хозяйственную авоську.
Поселок спал. Улицы были совершенно безлюдны. Но на некоторых дачах еще горел свет, играла музыка, где-то слышался плач младенца. Лишь раз им попалась навстречу влюбленная парочка, да раза два проехали мимо машины.
Вот они и у цели. Участок Раздольского погружен во тьму. Но на соседних, около домов, слышались голоса и тоже горел свет. У соседей слева к тому же, почуяв чужих, гулко залаяла собака.
- Обойдем сзади, - предложил Федор. - У него же с той стороны не улица, а тоже участок.
Они юркнули в проулок, который оказался длинной еловой аллеей, совершенно неосвещенной. По обеим сторонам высились глухие заборы.
- Там, впереди, лесок, - тихо сказал Михась. Дача, расположенная позади участка Раздольского, оказалась необитаемой. Они спокойно вошли в калитку и двинулись через заброшенный сад в ту сторону, где должен был быть забор Раздольского.
- Ну и участки здесь, - восхитился Федор. - Настоящий лес.
- Здесь еще в сороковые и пятидесятые годы строились. Тогда такие давали всяким "шишкам"... - бросил Михась. - Не то что потом для быдла несчастные три или пять соток под огород и домик-скворешник.
Федор промолчал. Быдло во все времена оставалось быдлом. Но нынешние "шишки" не чета сталинским...
Скоро они уперлись в бетонную стену.
- Вот он себе какой тыл соорудил, - присвистнул Михась. - А впереди, значит, не успел еще.
- Давай веревку, - деловито сказал Федор. Они перекинули веревку через сук ближайшей к забору ели, сделали петлю и забросили другой конец на участок Раздольского. Минут через пять оба они стояли уже на той стороне.
Луна сияла по-прежнему холодно и равнодушно. Серебристые ее блики дробились в темной воде крошечного пруда, вырытого перед самым домом. Одуряюще пахли какие-то ночные цветы.
- С чердака или откроем дверь? - Федор окинул взглядом изящные очертания старой дачи. Окна были плотно закрыты тяжелыми ставнями.
Михась подумал и решил:
- Нет, лучше через чердак. Кто его знает, какие он приметы на входе оставил. Сразу поймет, что кто-то приходил. Да ты поглядывай, куда наступаешь. Следов бы не оставить.
По высокой траве они подошли к террасе. С пожарной бочки забрались на ее крышу, а потом, подтянувшись на веревке, перекинутой через перила балкончика, оказались прямо перед чердачным окном.
Михась достал из авоськи чемоданчик с инструментами, и Федор, немного повозившись, аккуратно вынул стекло.
- Артист, - восхищенно прошептал Михась. - Перчатки всегда с собой носишь?
Федор не удостоил его ответом, снял кроссовки и змеей проскользнул в душное нутро чердака. Пришлось открыть еще две двери, но Артюхов и это выполнил играючи. Замки были примитивные. Михась больше уже ничего не говорил ему.
Вот они на первом этаже. Включив фонарик, Михась огляделся. Допотопная добротная мебель, плетеное кресло-качалка в углу, по стенам сплошные книжные полки, несколько картин, фотографии в деревянных рамках.
- Теперь ты свое дело делай. - Федор присел на корточки в своей излюбленной позе старого, бывалого зека.
Михась покосился, но промолчал, осторожно вошел в соседнюю комнату. Вышел минут через пять, мягко ступая в одних носках. Еще раз оглядел комнату, высветив снопиком света каждый предмет. Затем приблизился к массивной этажерке, стоящей около кресла-качалки, и повозился там, вновь подсвечивая фонариком.
- Исчезаем, - сказал наконец.
И они тем же путем выбрались наружу, закрыв за собой двери и вставив назад стекло в слуховом окне.
Ефрем Борисович с трудом досидел вечер у Аджиева. С Еленой ему после бассейна больше вообще не удалось побыть наедине. Он хотел было уже откланяться после десяти, но Артур Нерсесович скроил обиженную мину. К тому же приехали еще двое его знакомых, один из которых, известный депутат Думы, говорливый и пустой человечишка (по мнению Раздольского), сразу после ужина предложил сыграть в бридж. Елена, попрощавшись, ушла к себе, и они засели за карты.
Раздольский играл рассеянно и делал много ошибок, раздражая партнеров. Его не покидало ощущение, что хозяин дома ждет чего-то. И это напряжение Артура Нерсесовича каким-то образом передавалось ему.
- Все, - наконец сказал он, окончательно запутавшись и вызвав на себя пренебрежительный монолог депутата. - Пора мне ехать. Час ночи.
Артур Нерсесович тоже взглянул на часы и перевел взгляд на Раздольского.
- А я думал, - говорит он, - мы посмотрим какой-нибудь фильмец. У меня есть один, потрясающий. С Катрин Денев. Вы не любите ее, Ефрем? Каскад светлых волос, безмятежный взгляд пустых, отсутствующих глаз... Я буквально отравлен ею...
- Нет-нет, - отчего-то пугается Раздольский. Вместо знаменитой Денев он мысленно видит Елену. Как будто ее портрет нарисовал Аджиев.
"Ах, падаль, - думает Артур Нерсесович. - Ты и не догадываешься, что тебя ждет".
...- Ну, что? - нетерпеливо спрашивает Аджиев, оглядывая Михася и Федора. - Поставили?
- Как в аптеке, - откликается Михась. Пережитое волнение все еще держит его в возбужденном состоянии. Федор, наоборот, абсолютно спокоен и невозмутим. Он жует жвачку и смотрит, полуприкрыв веки, на лимонного цвета абажур настольной лампы. За окнами светлеет. Они сидят в кабинете хозяина.
- Мы столкнулись с ним уже здесь, на выезде, у шоссе, - продолжает Михась. - С завтрашнего дня возьмем дом под наблюдение.
Аджиев молчит, и Федор понимает, что он ждет каких-то слов от него.
- Как он в деле? - хмуро кивает на Федора Артур Нерсесович.
Федор лишь усмехается.
- Да он - ас, - коротко отвечает Михась.
- Ну, иди, ты свободен, - отпускает его Аджиев. Они остаются вдвоем.
- Чего молчишь? - начинает злиться Артур Нерсесович. - Куда мотался? Клещами, что ли, тянуть? Ты ведь на службе.
- Пока дело не сделано, балабонить не люблю, - отрезает Артюхов. Ему неохота церемониться с хозяином. - Подумал, раз есть видеокассеты, значит, могли и на маг записать... Проверил кое-что. Но концы с концами не сходятся.