– Будете у Плиева, передайте ему привет, а я напишу сразу же. Надо ведь так, живем почти рядом, только через перевал пройти, а не звали друг о друге, что живые. Счастливо вам…
И снова дорога рвется навстречу, вновь проезжаем мы цветущие садами селенья, вдыхая вкусный и дорогой с детства кизячный дымок из труб. Уже вечереет, и в дышащих миром и добротой домах готовят, наверное, еду: скоро вернутся работники с полей и лугов.
Почти сразу за Орджоникидзе, за белым от пены Тереком, началось Дарьяльское ущелье – высокое, узкое, гулкое от потоков и темноватое в эти часы. За селением Казбеги стало холодно, огромные, слегка потемневшие снежники пересекли дорогу – весна сюда еще не пришла. А вскоре уже мы ехали по узкому снежному тоннелю, высота которого достигала нескольких метров.
У самого перевала ехали тихо: от малейшего звука с окрестных склонов сыпались миниатюрные лавинки.
– Тут если сейчас выстрелить,– сказал шофер Борис Карданов, черкес, горный житель,– не выберешься потом...
За перевалом, чем ниже мы опускались, снегу становилось меньше, и за каким-то поворотом вдруг перед нами открылись в закатном солнце долины Грузии. Полные таинственных теней, распускающихся деревьев и кустарников, потемневших ложбин, мягких, словно округлых хребтов, понижающихся вдали, смешанного запаха земли, молодой травы и остывающего камня, они были как внезапное чудо. Заночевав в отличной гостинице селения Пасанаури, где так называемый “модерновый” стиль прекрасно сочетается с элементами древнегрузинской архитектуры, мы ранним утром продолжили свой путь в Грузию.
Здесь уже солнце грело во всю силу, деревья распустились гораздо сильнее, чем на северных склонах хребта. Горы по сторонам курчавились зацветающим кизилом, дикими яблоками, и чудесными видениями проплывали в широких боковых ущельях белоснежные домики, едва различимые среди садов.
Синий воздух дрожал и переливался над весенним разливом Арагвы, и в этом дрожании словно парил над слиянием двух рек знаменитый монастырь, воспетый Лермонтовым. Не доезжая Тбилиси, мы повернули направо и через Гори, часа два спустя, приехали в древний городок Цхинвали, где проживает ныне Петр Александрович Плиев.
Городок встретил нас почти жарким полуденным солнцем, какими-то старинными, похожими на сторожевые, башпямп на возвышенностях, запахом ароматических трав с рынка и еле уловимым дыханием снега от хорошо видимого Главного хребта. Еще несколько минут – и мы пожимаем руки коренастому и крепкому, совсем молодому с виду человеку со скуластым и добрым лицом...
Из-под Керчи после ранения Плиев попал в Махачкалу. При формировании перевели его в часть, отправляющуюся на Закавказский фронт на должность заместителя командира отряда альпинистов, именовавшуюся – 12-й ОГСО, находившийся в Сухуми.
Их – командира отряда майора Диденко, комиссара Васильева и Плиева вызвал к себе начальник штаба 46-й армии генерал Микеладзе. Поздоровался, сказал:
– Садитесь к столу.
На столе лежали топографические карты. Микеладзе развернул одну из них и красным карандашом начертил маршрут движения отряда: Захаровка – Чхалта – Марухский перевал.
В открытое окно кабинета начальника штаба густо лились запахи моря, привядших олеандр и легкий, жестяной шелест пальмовых листьев.
– Ну вот,– сказал Микеладзе, откинувшись на спинку стула, – маршрут ясен? Тогда выступайте немедленно...
Самый трудный участок пути начинался от Чхалты.
Сначала было прохладно. Солнце еще не показалось в ущелье, кристально чистая вода в реке бугрилась на обкатанных камнях, словно застывшее стекло, осыпающиеся березы и горные дубы чуть светились от инея. Шагалось сравнительно легко. Но уже через несколько километров, за маленьким селением, о котором сказали, что оно последнее перед перевалом, дорога перешла в узкую, порою вовсе исчезавшую тропу, сквозь дикие горные леса. Дышать стало трудно. У многих, даже тренированных бойцов, появились первые признаки удушья. Не хватало кислорода для такого ускоренного марша. Но всех подбадривало сознание, что гораздо раньше здесь прошли 808-й и 810-й полки, а им ведь было еще труднее…
Во время марша заболел командир отряда майор Диденко, и Плиеву пришлось принять временное командование. Он и доложил о прибытии отряда начальнику группы войск Марухского направления полковнику Тронину. Тот сразу же объяснил обстановку и с помощью карты показал расстановку сил – наших и немецких.
– Поговорите с командиром и бойцами, – сказал полковник Тронин, – подготовьте их к выполнению особо трудных заданий. Есть тут у меня мысли, реализовать которые без вас, альпинистов, невозможно было. Сейчас размещайтесь, приводите себя в порядок, отдыхайте...
Но отдыхать было некогда. Едва Плиев вернулся в отряд и собрал офицеров для беседы, начался обстрел. Немцы, видимо, заметили, что к перевалу подошли свежие части, как обнимались “старички” с новичками, и решили по-своему приветствовать пополнение.
Разрывы становились все чаще и ближе. Было ясно, что через несколько минут начнутся прямые попадания. Срочно Плиев отдает приказ – повзводно бесшумно сменить расположение отряда, В наступившей темноте смена позиций продолжалась не более 10—15 минут. И словно по заказу сразу после этого снаряды густо посыпались на только что оставленные, уже обогретые для ночлега места. Жертв в отряде, к счастью, не было, но первое огневое крещение молодые бойцы получили.
С наступлением темноты, в один из вечеров, группа альпинистов в количестве двадцати пяти человек выступила на выполнение задания. Группу вел Плиев. Поддерживать ее должна была рота минометчиков 810-го полка.
В свою группу при содействии начальника штаба отряда старшего лейтенанта Губкина и комиссара Васильева Плиев включил самых выносливых – старшего лейтенанта Сванидзе, лейтенанта Белого, старшего сержанта Соколова, старшего сержанта Пастушенко, старшину Быкова и двадцать человек бойцов. Узнав о сложном задании, в штабную палатку стали группами приходить бойцы и просить о включении их в группу. Особенно просила, прямо-таки настаивала на этом медсестра Лида, небольшого роста, но очень веселая и выносливая девушка, бывшая воспитанница детского дома. Но и ей отвечали, что местность почти непроходимая и что вовсе не для девушек этот поход. Словом, обид было много...
Лес прошли быстро, вскоре позади осталось и начало ущелья. За водопадом перешли на юго-восточный склон хребта, казавшийся наиболее проходимым. Чем дальше, тем путь становился труднее. Преодолевая маршрут, шаг за шагом, подтаскивая по глубокому снегу друг друга, подошли бойцы к подножию большой, отвесной скалы, преграждавшей дальнейший путь. Ночь была холодной и лунной, видно далеко, и хотя бойцы одеты были в маскировочные халаты, Плиев отдал приказ соблюдать особую осторожность. Затем, распорядившись о коротком привале, он со старшим лейтенантом Сванидзе начал искать обходные пути. Через пятнадцать минут они убедились, что таких путей нет. Оставалось одно: штурмовать скалу в лоб...
Сидя у открытого окна, за которым не по-весеннему жарко грело солнце и деревья помахивали молодыми листочками и воздух наполнен был легким, мирным шумом небольшого города, трудно было представить холодную, беловатую от снега и луны ночь среди гигантских настороженных скал, за каждой из которых могла ожидать смерть. Но Петр Алексеевич, рассказывая, весь был там. Вспоминая мельчайшие детали той ночи, он слегка щурился, словно вглядываясь в нее.
– Первым к скале подошел рослый и могучий Сванидзе, – продолжил свой рассказ Петр Александрович, – и плотно к ней прижался. Старшина Быков взобрался к нему на плечи, также плотно прижавшись к камню. Лейтенант Белый, оказавшийся в длинной пирамиде последним, сумел дотянуться до вершинного выступа цепкими своими руками. Там он укрепил в трещине альпеншток, закрепил на нем веревку, обернул ею плотный каменный выступ и сбросил вниз. Первыми поднялись “участники пирамиды”, за ними я.
Сначала все шло хорошо. Мы перетянули ручные пулеметы, боеприпасы, и снова начали тянуть людей. Уже шестнадцать человек находились на вершине скалы. А когда стали поднимать семнадцатого, он сорвался, и внизу послышался глухой удар. К чести его надо сказать, что он даже не вскрикнул, хотя чуть не свалился в пропасть.