А главнокомандующий добавил: "...себя перед прочими гораздо отличил".

Прочитав донесение командующего, Екатерина произвела Суворова в полковники и назначила его командиром пехотного полка.

Прошло немного времени. Суздальский полк, под командой полковника Суворова, отличился на смотру. Его солдаты и офицеры, обученные новым правилам, далеко оставили позади себя другие полки.

Солдаты получили за проявленные успехи по серебряному рублю, офицеры - награды, а наш прадед за отличную выучку солдат и умелое руководство полком - шпагу с позолоченной рукоятью.

Неведомый мастер украсил клинок шпаги рисунками и отчеканил старинную, в духе того времени, надпись:

"Виват, Екатерина Великая!

Богу! Отечеству!"

Небольшая по размерам шпага отличалась такой легкостью, что ею мог свободно владеть подросток. Ее не украшали ни драгоценные камни, ни золотая или серебряная вязь. Помню, позолота покрывала ее рукоять, да и то чуть-чуть.

До нас дошли слова прадеда: "Взять мою шпагу в руки легко, а вот нести ее со славой - труд тяжкий".

В нашей семье существовало такое правило. Каждый мальчик - внук или правнук Суворова - с детских лет готовился к военной службе. В день, когда мальчику исполнялось шесть лет, он должен был взять в руку шпагу прадеда, взмахнуть ею раз-другой и ударить воображаемого врага.

Мы упорно верили, что, чем раньше ребенок это сделает, тем успешнее пойдет его военная карьера. Конечно, это смешно, но таков человек: сам выдумает, сам и верит.

Никогда не забуду переполоха, наделанного моим племянником Николаем.

Сейчас он - офицер флота, а тогда ему только что исполнилось шесть лет. Он рос крепким, здоровым мальчиком, любознательным и упорным.

Наслушавшись рассказов о прадеде, Николай, тайком от старших, снял со стены заветную шпагу, выбежал вместе с гостившими у нас мальчуганами-сверстниками на двор и скоро отыскал своего первого в жизни "врага". Во главе стайки кур важно выступал петух.

Мальчик замахнулся шпагой, но, не рассчитав удара, споткнулся и, падая, с силой ударил ею о камень.

Смелый бросок Николая вперед, его решительный взмах шпагой ошеломили надменную птицу. Ее воинственно топорщившиеся перья поникли. Петух, забыв про своих кур, убежал в дальний угол двора.

Поднялся Николай с разбитым коленом. Он досадовал, но не плакал. На шпаге появилась большая зазубрина. Еще немного - и клинок сломался бы. Так плачевно окончился "петушиный" бой. Николая наказали, а шпагу заперли на "семь замков".

Я слушал рассказ Аполлинарии Сергеевны и больше всего боялся, что она прервет свои воспоминания.

Догадавшись о причине моего волнения, она, не дожидаясь вопросов, продолжала:

"В 1914 году ко мне на квартиру приехал командир Семеновского полка. Приближался полковой праздник, которая-то годовщина со дня основания полка. Командир просил передать полковому музею что-нибудь из личных вещей великого полководца: ведь наш прадед начинал свою военную службу в этом полку.

Там, говорят в народе, он получил свою первую награду - серебряный рубль. Там присвоили ему и первые воинские звания. Там произвели его в офицеры. Девять первых лет его военной службы связаны с Семеновским полком.

Отобрали мы для полкового музея палаш, который подарил нашему прадеду Ганнибал, несколько орденов, два - три кубка, вазу и боевую шпагу. С нею Суворов прошел итальянский и швейцарский походы.

На семейном совете решили передать музею большой кремневый пистолет. Александр Васильевич ценил его за меткий бой и возил с собой в поход. На пистолете стояло фабричное клеймо: "Тула. 1789 год". Суворов любил русское оружие и доверял ему.

Спустя несколько дней к нам пришли офицеры Семеновского полка, и мы передали им отобранные накануне вещи".

Аполлинария Сергеевна приумолкла, как бы собираясь с мыслями, и снова повела свой рассказ:

- Весть о шпаге Суворова разнеслась по полку. Солдаты и офицеры с глубоким чувством смотрели на шпагу отважного полководца. Она лежала под стеклом в витрине полкового музея. Ее обрамляли широкие георгиевские ленты.

Прошло совсем немного времени после передачи вещей полковому музею, как началась мировая война.

Дальше события развивались стремительно.

- А шпага, где шпага? - прервал я ее, не замечая неловкости своего поступка.

Аполлинария Сергеевна укоризненно посмотрела на меня.

- Ох, и нетерпеливый вы! - сказала она. - Шпага пропала! Справлялись мы. Вещи полкового музея в 1919 году передали Артиллерийскому историческому музею.

- Так, значит, шпага Суворова там? - почти вскрикнул я.

- В том-то и дело, что там ее нет, - спокойно ответила Аполлинария Сергеевна. - Все, вплоть до самых мелочей, сохранилось в целости и поступило в музей. Не нашлось только нескольких вещей, подаренных нами полковому музею, и среди них - боевой шпаги прадеда. Но куда они делись? Где находятся сейчас? Сохранились ли? Об этом никто ничего не знает.

Годы усилий

Рассказ правнучки Суворова произвел на меня сильное впечатление. Мне вспомнилась одна давняя, забытая мною, история.

В конце двадцатых годов я проходил сбор командиров запаса. На него явились люди моего возраста - жители Ленинграда.

В перерывах между занятиями я разговаривал с ними о военной службе до революции. На учебных сборах это делалось легко. Здесь все знакомы друг с другом, все объединены званием красных командиров.

- Эх ты, лейб-гвардия в отставке! - весело говорил один командир своему товарищу.

- Да ты что пристал ко мне? - отвечал ему второй. - Сам-то ты тоже в Семеновском полку кашу ел.

- А что, товарищи командиры, - вмешался я в их разговор, - много лет вы служили в Семеновском полку?

- Да чуть поменьше ста годов, - ответил мне шуткой первый. - Служил я в нем всего год с месяцем, - продолжал он уже серьезно, - а выслужил три года военной тюрьмы.

- А не случалось ли вам бывать в полковом музее? - задал я вопрос и насторожился.

- Как же, случалось! - ответил он. - И не один раз.

- Да и я бывал, - сказал второй. - Водили нас туда. Знамена там разные, наши и трофейные, оружие, суворовские вещи: портреты, ордена, костюмы, книги старинные...

- А личное оружие Суворова? - настойчиво спросил я командира. - Не помните?.. Личное?.. Должно быть!

- Как же! Было! Помнишь? - обратился он к своему товарищу.

- Помню! Ох, как помню! - ответил тот, усмехаясь. - С него-то у меня и пошли нелады с унтером. Началось "баталией", закончилось "конфузией", как говорил Суворов.

Я попросил командира вспомнить подробнее о своей "конфузии".

- Дело давнее, - махнул он рукой, но стал рассказывать:

"В 1914 году, за несколько дней до войны, привезли в полковой музей подарок - правнуки Суворова передали полку личные вещи полководца. Взводный рассказал нам о Суворове, - да кто из солдат сам не знал о нем?

Солдаты хорошо помнили его поговорки: "Трудно в ученье - легко в походе", "Тебе, служивый, тяжело, а ты шаг, другой сделай, всё ближе к цели", "Сам погибай, а товарища выручай". Вспомнишь их - и легче станет.

А сколько сказов о нем сохранили старые солдаты, сколько песен пели! И песни всё веселые, под шаг солдатский, чтобы идти легче.

Как-то привели нас в полковой музей. Оружия там всякого было множество: шпаги и сабли, палаши и пистолеты, ружья и карабины...

В музее один капитан объяснял, чем знаменито это оружие.

Под конец привели нас к витрине. В ней под стеклом лежала боевая шпага Суворова. С нею он прошел свой последний поход по швейцарским горам.

Долго я смотрел на шпагу, и захотелось мне взять ее и подержать в своих руках, проверить, правда ли в ней сила большая. Я знал: делать этого нельзя. Но на меня накатило. Не подумайте, что баловство какое, нет, просто не мог удержаться. Капитан отошел к трофейным знаменам, солдаты пошли за ним, а я приподнял стекло, да за рукоять шпаги и взялся.