- И он не упоминал кого-либо из своих прежних друзей или родственников?

- О, он высказал слова признательности по адресу своего покойного учителя английского языка, - с горячностью ответила Джина Маркс, - но слова эти прозвучали так заученно и формально, будто он их уже не раз использовал в десятке других интервью.

Я сочувственно кивнул.

- Сколько родственников осталось у него здесь?

- Две тетки и, по-моему, какие-то двоюродные братья и сестры. Я никогда их не встречала.

- А не приходилось ли вам слышать какие-либо сплетни на его счет? поинтересовался я.

Джина посмотрела на меня с неодобрением:

- Нет. Вас это, возможно поразит, мистер Гудвин, но, в отличие от Нью-Йорка, в провинциальных городках не все газеты кормятся слухами и сплетнями. И кучу премий мы наполучали после прихода Чета вовсе не за то, что копались в грязном белье. - Последние слова прозвучали с плохо скрытым осуждением.

Я воздел руки к потолку.

- Сдаюсь. Я вовсе не хотел обидеть вас и вашу уважаемую газету. Да и сплетни сами по себе меня вовсе не интересуют. Мы просто изучаем обстоятельства, которые могли привести к убийству, помните?

- Ладно, извините! - Джина неловко улыбнулась и легонько шлепнула себя по хорошенькой щечке. - Сама не знаю, почему вдруг на вас взъелась.

- Взъелась она, видите ли! - рявкнул Саутуорт. - Правильно, свою газету и надо защищать с пеной у рта. Впрочем, Гудвин и в самом деле не имел в виду ничего дурного. А профессия вынуждает его задавать неприятные вопросы. Хотите спросить Джину ещё о чем-нибудь?

Я сказал, что нет, и она, встав, приблизилась ко мне и протянула руку, давая понять, что я прощен. Я пожал мягкую ладошку и улыбнулся.

Когда дверь за ней закрылась, Саутуорт произнес:

- Она прекрасная журналистка. Лучшая во всем штате. К сожалению, скоро увольняется - здесь ей просто негде развернуться... Скажите, почему вы со своим боссом считаете, что Чайлдресса убили?

- Убедительных улик у нас нет, - ответил я, - но настораживает то, что в целом жизнь его складывалась довольно благополучно. К тому же осенью он собирался жениться.

Саутуорт кивнул:

- Да, я слышал. Вы, должно быть, хотите встретиться с его родственниками?

- С тетками, по меньшей мере. Вы сможете вывести меня на них?

- Барбара - секретарь редакции, которая вас встретила - даст вам их адреса и телефоны. - Саутуорт поднялся из-за стола и потянулся. - Вообще-то ваши слова должны были всколыхнуть во мне кровь старого криминального репортера, но, откровенно говоря, я не вижу ничего, что бы указывало на убийство. Впрочем, если что-нибудь разнюхаете, буду признателен за информацию.

- У меня должок перед одной нью-йоркской газетой, - сказал я, - но, если не возражаете быть вторыми в очереди...

- Ничуть, - рассмеялся он. - Я прекрасно понимаю, что вам нужно подкармливать друзей. Однако мне бы дьявольски хотелось утереть нос этим жирным задавакам из центральной газеты соседнего округа.

- Прекрасно вас понимаю, - улыбнулся я, пожимая ему руку. - Если и как только случится что-нибудь важное, непременно снабжу вас увесистым валуном для вашей катапульты.

Глава 11

По обеим сторонам от извилистого двухрядного шоссе, по которому я выехал на юго-запад от Мерсера, тянулись мелкие фермерские владения; жилых домов и хозяйственных построек давно не касалась ни кисть маляра, ни рука штукатура или плотника. Словно в назидание городским снобам, которые кричат, что фермеры заелись и почем зря требуют себе всяких льгот - пусть сами приедут и посмотрят своими глазами, на то, что наблюдал я в тот дождливый апрельский день.

Следуя указаниям карты, которую столь любезно начертила мне Барбара Адамсон, я скоро свернул на гравийную дорожку, горделиво именовавшуюся дорогой Бейли, и вскоре, взметнув за собой внушительное облако пыли, подкатил к описанному Барбарой двухэтажному строению, покрытому выцветшей, некогда желтой краской. Перед домом на небольшом дворе, покрытом больше грязью, нежели травой, высился почти засохший дуб, а слева виднелся покосившийся прогнивший сарай. На покоробившемся шесте, который должен был неминуемо свалиться под порывом мало-мальски приличного ветра, торчал почтовый ящик, на котором красной краской было от руки выведено: "МИКЕР".

Остановив машину позади допотопного грузовичка неопределенной масти, я не без опаски вскарабкался по трем шатким ступеням на крыльцо, чуть прикрытое от дождей символическим навесом. Не обнаружив звонка, я постучал в дверь, едва не проломив её костяшками пальцев.

Секунд тридцать спустя дверь приоткрылась и наружу выглянуло белое как полотно лицо с черными как смоль глазами и столь же черными, зачесанными назад волосами.

- Да? - еле слышно прошелестела его обладательница. Я невольно обратил внимание на почти противоестественную бледность её кожи.

- Вы - Мелва Микер? - спросил, стараясь вложить в свой голос всю мыслимую приветливость.

- Нет, это моя мать, - ответила она с придыханием. - А что вы хотели?

- Моя фамилия Гудвин, - представился я. - Я расследую смерть Чарльза Чайлдресса. - Я вынул из кармана закатанное в пластик удостоверение и показал ей. - Я бы хотел побеседовать с миссис Микер.

Бледнолицая женщина, который я бы дал на вид лет тридцать-тридцать пять, нахмурилась, потом развернулась и растворилась в мрачных недрах дома.

- Это насчет Чарльза, - донесся до меня её голос. - Какой-то мужчина. - Ей ответили, но слов я не разобрал. Затем заскрипели половицы, и вскоре передо мной выросло новое лицо.

- Мелва Микер - это я, - представилась женщина. - Седые волосы, обрамлявшие её скуластое лицо, были зачесаны назад, как у дочери, а в остальном лицо выглядело такой же посмертной маской. - Зачем вы хотите меня видеть, сэр?

Да, эти женщины не привыкли ходить вокруг да около.

- Как я уже сказал вашей дочери, я частный сыщик из Нью-Йорка, сказал я. - Зовут меня Арчи Гудвин. - Я вновь предъявил удостоверение. Есть кое-какие подозрения, что вашего племянника убили, и я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Миссис Микер недовольно дернула костлявыми плечами и ворчливо спросила:

- Вы из страховой компании?

- Нет, я служу у Ниро Вулфа, частного сыщика, а его нанял один из бывших друзей вашего племянника.

- Ха! Эта женщина с телевидения, на которой он собирался жениться?

- Нет, но она - я имею в виду Дебру Митчелл - также уверена, что мистер Чайлдресс не покончил самоубийством.

- Почему? - фыркнула мегера, уперев руки в бока.

- И мисс Митчелл и наш клиент считают, что у мистера Чайлдресса не было никаких причин сводить счеты с жизнью. Может быть, вам известна хоть какая-то причина, которая могла бы подтолкнуть его на этот роковой шаг?

- Мистер, как вас... Гудвин, Чарльз уже целую вечность прожил в Нью-Йорке, - холодно заявила она, вытирая сухонькие ручки о фартук, надетый поверх простенького платьица; одеяние это напомнило мне мои детские годы в Чилликотте, штат Огайо. - Он уже не принадлежал нам. Мы его почти больше не видели, если не считать тех дней, что он провел здесь у одра умирающей матери. - Мелва Микер потупила взор и встряхнула головой. - Я не представляю, как он жил, чем занимался и с кем водил дружбу. Не обижайтесь, сэр, но лично я не представляю, как могут приличные люди вообще жить в Нью-Йорке. Меня туда ни за какие коврижки не заманишь.

Я смекнул, что зайти в Микеровскую обитель меня уже не пригласят. - А не было ли здесь людей, которые желали бы его смерти? - ляпнул я, понимая, что мое время истекает.

- Что за дурацкий вопрос! - возмутилась моя собеседница. - Нет, конечно. Я же вам только что сказала, но вы меня не слушали: Чарльз здесь уже целую вечность не жил. Если кто-то и в самом деле его убил, в чем я очень сомневаюсь, то ищите ответ в своем Нью-Йорке, где люди только и делают, что убивают друг друга без всякой причины. А теперь - мне пора работать, - строго закончила она и, отступив на шаг, захлопнула дверь. Вот вам и хваленое индианское гостеприимство.