Было неясно - день сейчас или ночь. Дворец короля Тараскуза казался царством мрака и теней, повелителем которых был, как это чувствовал Конан, его пленитель - могучий Ксалтотун.

Негры шли длинным коридором с низким потолком, и в неясном полусвете казались четверкой вампиров, волокущих добычу в логово. Потом начался нескончаемый спуск по спиральным лестницам, и факел в руке одного из них превращал стены в процессию деформированных теней.

Добравшись, наконец, до подножия очередной спиральной лестницы, они попали в длинную затемненную галерею, по одной из стен которой шел длинный ряд зарешеченных дверей, располагавшихся через равные, в несколько шагов, промежутки.

Остановившись у одной из них, негр, шедший первым, поднял висевший у его пояса ключ и, повернув его в замке, толкнул решетку, после чего пленника заволокли внутрь. Это оказался небольшой каменный мешок, в противоположной стороне которого была еще одна решетчатая дверь. Конан не имел понятия, что за ними скрывается, но было похоже, что там есть еще один коридор. Мерцающий свет факела позволял видеть лишь темную стену, да гулкое эхо голосов и шагов чернокожих тюремщиков отдавалось в скрытых темнотой закоулках.

В одном из углов темницы, рядом с дверью, через которую они вошли, в стену было вмуровано крупное железное кольцо. С него свисал клубок ржавых цепей с лежащим в их смертельных объятиях скелетом. Конан спокойно оглядел его, машинально отметив тот факт, что большинство костей переломано или расколото. Кроме того, оторванный от позвоночника череп служил немым свидетельством чудовищной по силе расправы.

Второй негр, повернув свой ключ в массивном замке, удерживающем оковы с останками, освободил их и отбросил в сторону, закрепив на это место цепи, сковывавшие Конана. А третий чернокожий еще одним ключом запер противоположные двери и удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись в надежности запоров.

Теперь все они окинули лежащую перед ними фигуру короля Акулонии загадочным взглядом - темноглазые черные атлеты с блестящей в свете факела гладкой кожей.

Тот, что держал в руке ключ от входных дверей, не выдержал первым: - Теперь это твой королевкий дворец, белая собака! Кроме нашего господина и нас об этом не знает никто. Это потайная темница. Ты будешь здесь жить, и здесь же сдохнешь. Как он! - и он с отвращением и злобой пнул растрескавшийся череп, со стуком покатившийся по каменному полу.

Конан не нашелся, что ответить на это, а чернокожий, видимо, вдохновленный молчанием пленника, наклонился, бормоча проклятия, и плюнул ему в лицо. Но это дорого ему обошлось.

Конан сидел на полу, обмотанный в поясе цепью, руки и ноги его тоже были скованы, и, кроме того, еще одна цепь страховала эти оковы, притягивая их к поясу. Он не мог ни встать, ни отодвинуться от стены больше, чем на два локтя. Однако цепь, сковывающая сразу оба запястья, имела значительную слабину. Поэтому, когда голова негра приблизилась на достижимое расстояние, король собрал провис в одну руку и резко ударил обидчика по темени. Из носа и ушей у того брызнула кровь, и он упал на глазах у своих ошеломленных товарищей, словно оглушенный бык.

А те даже не пытались больше приблизиться к Конану, боясь попасть под удар окровавленной цепи. Под конец, бормоча что-то на своем диком наречии, они подняли своего неподвижного соотечественника с разбитым черепом и унесли его, как куль с землей. С помощью его ключа они закрыли входную дверь, сделав это таким способом, что он все равно оставался на поясе оглушенного, забрали факел и ушли, после чего в темницу, будто живое существо, из коридора стала вползать темнота. Негромкие шаги окончательно затихли, и вокруг воцарились безмолвие и мрак...

УЖАС КАЗЕМАТА

Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С другой стороны, логики здесь не прослеживалось - Ксалтотун уверял, что сохранить своему пленнику жизнь - в его интересах, и, следовательно, в темноте не должна скрываться какая-то смертельная опасность. Но, несмотря не это, продолжали бить тревогу давние инстинкты, еще в раннем детстве заставлявшие будущего короля молча и неподвижно лежать в укрытии, даже если бок о бок с ним бесновались дикие звери.

Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием, происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии. Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора прямо над запертыми решетчатыми дверями. Значит, благодаря этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны какая утонченная пытка - позволять пленнику лишь вскользь радоваться свету солнца и месяца!

Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости, матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной смерти. Дело было в другом - не оставалось никаких сомнений, что скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, - кто-то пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог это делать? Может быть, эти останки - немое свидетельство каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной в волчью пасть жертвы.

Сын Циммерии не кричал и не плакал. И не молился, как, возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек, хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой понтейнский корпус не мог ей противостоять - это было очевидно. Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за его королевство! В приступе бессильной ярости он громко заскрежетал зубами.