Им любо скакать и любо рубить,

Они отоспались на славу.

А император велит привести

Злодеев на суд и расправу,-

Убийц, вонзивших в Германию нож,

В дитя с голубыми глазами,

В красавицу с золотою косой,-

"О, солнце, гневное пламя!"

Кто в замке, спасая шкуру, сидел

И не высовывал носа,

Того на праведный суд извлечет

Карающий Барбаросса.

Как нянины сказки поют и звенят,

Баюкают детскими снами!

Мое суеверное сердце твердит:

"О, солнце, гневное пламя!"

ГЛАВА XV

Тончайшей пылью сеется дождь,

Острей ледяных иголок.

Лошадки печально машут хвостом.

В поту и в грязи до челок.

Рожок почтальона протяжно трубит.

В мозгу звучит поминутно:

"Три всадника рысью летят из ворот".

На сердце стало так смутно...

Меня клонило ко сну. Я заснул.

И мне приснилось не в пору,

Что к Ротбарту в гости я приглашен

В его чудесную гору.

Но вовсе не каменный был он на вид,

С лицом вроде каменной маски,

И вовсе не каменно-величав,

Как мы представляем по сказке.

Он стал со мной дружелюбно болтать,

Забыв, что ему я не пара,

И демонстрировал вещи свои

С ухватками антиквара.

Он в зале оружия мне объяснил

Употребленье палиц,

Отер мечи, их остроту

Попробовал на палец.

Потом, отыскав павлиний хвост,

Смахнул им пыль, что лежала

На панцире, на шишаке,

На уголке забрала.

И, знамя почистив, отметил вслух

С сознаньем важности дела,

Что в древке не завелся червь

И шелка моль не проела.

Когда же мы в то помещенье пришли,

Где воины спят на соломе,

Я в голосе старика услыхал

Заботу о людях и доме.

"Тут шепотом говори,--он сказал,-

А то проснутся ребята,

Как раз прошло столетье опять,

И нынче им следует плата".

И кайзер тихо прошел по рядам,

И каждому солдату

Он осторожно, боясь разбудить,

Засунул в карман по дукату.

Потом тихонько шепнул, смеясь

Моему удивленному взгляду:

"По дукату за каждую сотню лет

Я положил им награду".

В том зале, где кони его вдоль стен

Стоят недвижным рядом,

Старик взволнованно руки потер

С особенно радостным взглядом.

Он их немедля стал считать,

Похлопывая по ребрам,

Считал, считал и губами вдруг

Задвигал с видом недобрым.

"Опять не хватает, -- промолвил он,

С досады чуть не плача,-

Людей и оружья довольно у нас,

А вот в конях -- недостача.

Барышников я уже разослал

По свету, чтоб везде нам

Они покупали лучших коней,

По самым высоким ценам.

Составим полный комплект -- и в бой!

Ударим так, чтоб с налета

Освободить мой немецкий народ,

Спасти отчизну от гнета".

Так молвил кайзер. И я закричал:

"За дело, старый рубака!

Не хватит коней ---найдутся ослы,

Когда заварится драка".

И Ротбарт отвечал, смеясь:

"Но дело еще не поспело.

Не за день был построен Рим,

Что не разбили, то цело.

Кто нынче не явится -- завтра придет,

Не поздно то, что рано,

И в Римской империи говорят:

"Chi va piano, va sano"1.

------------------

1 Итальянская пословица, соответствующая русской: "Тише

едешь, дальше будешь".

ГЛАВА XVI

Внезапный толчок пробудил меня,

Но, вновь, охвачен дремой,

Я к кайзеру Ротбарту был унесен

В Кифгайзер, давно знакомый.

Опять, беседуя, мы шли

Сквозь гулкие анфилады.

Старик расспрашивал меня,

Разузнавал мои взгляды.

Уж много лет он не имел

Вестей из мира людского,

Почти со времен Семилетней войны

Не слышал живого слова.

Он спрашивал: как Моисей Мендельсон?

И Каршии? Не без интереса

Спросил, как живет госпожа Дюбарри,

Блистательная метресса.

"О кайзер, -- вскричал я,--как ты отстал!

Давно погребли Моисея.

И его Ревекка, и сын Авраам

В могилах покоятся, тлея.

Вот Феликс, Авраама и Лии сынок,

Тот жив, это парень проворный

Крестился и, знаешь, пошел далеко:

Он капельмейстер придворный!

И старая Картин давно умерла,

И дочь ее Кленке в могиле.

Гельмина Чези, внучка ее,

Жива, как мне говорили.

Дюбарри -- та каталась, как в масле сыр,

Пока обожатель был в чине -

Людовик Пятнадцатый, а умерла

Старухой на гильотине.

Людовик Пятнадцатый с миром почил,

Как следует властелину.

Шестнадцатый с Антуанеттой своей

Попал на гильотину.

Королева хранила тон до конца,

Держалась как на картине.

А Дюбарри начала рыдать,

Едва подошла к гильотине".

Внезапно кайзер как вкопанный стал

И спросил с перепуганной миной:

"Мой друг, объясни ради всех святых,

Что делают гильотиной?"

"А это,--ответил я,--способ нашли

Возможно проще и чище

Различного званья ненужных людей

Переселять на кладбище.

Работа простая, но надо владеть

Одной интересной машиной.

Ее изобрел господин Гильотен -

Зовут ее гильотиной.

Ты будешь пристегнут к большой доске,

Задвинут между брусками.

Вверху треугольный топорик висит,

Подвязанный шнурками.

Потянут шнур -- и топорик вниз

Летит стрелой, без заминки.

Через секунду твоя голова

Лежит отдельно в корзинке".

И кайзер вдруг закричал: "Не смей

Расписывать тут гильотину!

Нашел забаву! Не дай мне господь

И видеть такую машину!

Какой позор! Привязать к доске

Короля с королевой! Да это

Прямая пощечина королю!

Где правила этикета?

И ты-то откуда взялся, нахал?

Придется одернуть невежу!

Со мной, голубчик, поберегись,

Не то я крылья обрежу!

От злости желчь у меня разлилась,

Принес же черт пустозвона!

И самый смех твой -- измена венцу

И оскорбленье трона!"

Старик мой о всяком приличье забыл,

Как видно, дойдя до предела.

Я тоже вспылил и выложил все,

Что на сердце накипело.

"Герр Ротбарт,-- крикнул я,-- жалкий миф!

Сиди в своей старой яме!

А мы без тебя уж, своим умом,

Сумеем управиться сами!

Республиканцы высмеют нас,

Отбреют почище бритвы!

И верно: дурацкая небыль в венце -

Хорош полководец для битвы!

И знамя твое мне не по нутру.

Я в буршестве счел уже вздорным

Весь этот старогерманский бред

О красно-золото-черном.

Сиди же лучше в своей дыре,

Твоя забота -- Кифгайзер.

А мы... если трезво на вещи смотреть,

На кой нам дьявол кайзер?"

ГЛАВА XVII

Да, крепко поспорил с кайзером я -

Во сие лишь, во сне, конечно.

С царями рискованно наяву

Беседовать чистосердечно!

Лишь в мире своих идеальных грез,

В несбыточном сновиденье,

Им немец может сердце открыть,

Немецкое высказать мненье.

Я пробудился и сел. Кругом

Бежали деревья бора.

Его сырая голая явь

Меня протрезвила скоро.

Сердито качались вершины дубов,

Глядели еще суровей

Березы в лицо мне, И я вскричал:

"Прости меня, кайзер, на слове!

Прости мне, о Ротбарт, горячность мою!

Я знаю: ты умный, ты мудрый,

А я -- необузданный, глупый драчун.

Приди, король рыжекудрый!

Не нравится гильотина тебе -

Дай волю прежним законам:

Веревку -- мужичью и купцам,

А меч -- князьям да баронам.

Лишь иногда меняй прием

И вешай знать без зазренья,

А прочим отрубай башку -

Ведь все мы божьи творенья.

Восстанови уголовный суд,

Введенный Карлом с успехом,