Это касается и вообще интеллигенции. При переходе от философии к практической политике возникает необходимость коррекции движения. Она диктуется жизнью и участвующими в политике. Но это нередко порождает разочарование у многих. В этих случаях интеллигенция думает, что ее отстранили или предали.

В самый разгар этого "поворота вправо" Шеварднадзе подал в отставку с поста министра иностранных дел, заметил Дж. Кьеза. Если бы он этого не сделал, это было бы лучше для Вас?

-- Лучше. Да, лучше. И я об этом просил его. Почти целый месяц убеждал его не уходить. Но я не мог не учитывать того, что он говорил, потому что он был моим другом. Настоящим другом. Да, было бы лучше, если бы он остался со мной, но это не могло бы существенно изменить ситуацию.

Вообще, за эти годы я прожил несколько жизней... Я менялся вместе со страной и помогал меняться стране. Время от времени меня спрашивают, доволен ли я тем, что сделал. Отвечая, не могу удержаться и не сказать, что моя судьба была единственной в своем роде, особой: начать такие глубокие реформы, связанные с политической, экономической, духовной свободой, вернуть людям вечные и универсальные ценности. Я не разочарован тем, что выпало на мою долю. Субъективное и объективное

Кьеза напомнил о нашумевшей фразе из книги Б. Н. Ельцина: если бы Ельцин не существовал, Горбачеву следовало бы его придумать. Как, мол, я к этому отношусь?

Думаю, что в этом есть преувеличение. Существуют глубокие причины событий в нашей стране. И все началось до Ельцина, когда он еще находился в Свердловске, в то время как мы уже были свидетелями наступающей агонии системы. Когда я приехал в Москву в 1978 году и стал секретарем ЦК КПСС, то увидел это собственными глазами. Именно тогда появились первые долгосрочные планы. Ельцин не имел к этому никакого отношения. И поведение мое, других товарищей было не реакцией на действия Ельцина, а реакцией на то, что происходило в этой стране, в обществе, в мире.

Страна была беременна перестройкой. Если бы этого не сделали мы, то это сделали бы другие. Потому что общество в целом созрело для перехода в другое состояние. И в партии были люди, которые чувствовали и осознавали эту необходимость...

Вы говорите об обиде Ельцина, которая объясняется, мол, тем, как я отнесся к нему в 1987 году, когда его исключали из Политбюро.

Но это тоже было результатом определенного процесса. Кстати, тогда я поддерживал его. И не хотел, чтобы он уходил. Я понимал, с чем он столкнулся, будучи секретарем Московского горкома партии. Недавно, обдумывая те события, мне показалось, что я понял -- Ельцину пришлось столкнуться с реакцией, аналогичной той, с какой нам пришлось иметь дело впоследствии. Обострение кризиса, Ново-Огарево

Период примерно с ноября 1990-го по апрель 1991 года был тяжелый. Страну лихорадили забастовки, нагнеталась политическая конфронтация. Солженицын как-то сказал: труднее всего приходится политику, который придерживается средней линии. Блестящее рассуждение. Я это подтверждаю, опираясь на свой опыт. Корреспонденты "Комсомольской правды" во время нашей беседы напомнили одну карикатуру на меня: идет Горбачев по проволоке, и две корзины, справа и слева. В одной сидят левые, в другой правые. Одни говорят: "Чуть-чуть левее", правые кричат: "Чуть-чуть правее". Что ж, остроумно и, главное, точно отражает реальную ситуацию, в которой я находился... Кстати, по этому поводу мне было сказано: одна из ваших ошибок в том, что вы вовремя не объединились с демократическими силами и не пошли вот тогда вместе в наступление... С этим замечанием я должен был согласиться.

На каком-то этапе я не уловил момента. В политике важны не только направленность, не только этап, но еще и момент. Как для любого сражения, так и тут. В феврале -- эти митинги и войска на улицах. Возникла угроза диктатуры. Я увидел реальную опасность. И предложил руководителям республик немедленно встретиться в Ново-Огареве.

Но сделать это надо было, я думаю, раньше -- осенью девяностого. Именно тогда и заняться поиском форм сотрудничества, по крайней мере провести круглый стол, встречи... Словом, пойти на объединение демократических сил -чтобы быстрее продвигаться по пути реформ. Тогда и в вопросах государственности, и в экономических реформах все прошло бы успешнее и с меньшими издержками. Вот это время и было потеряно.

Летом 1991 года, перед отпуском, я начал обдумывать план статьи, в которой хотелось вновь -- критически и самокритично -- осмыслить опыт перестройки. По приезде в Форос, перебирая взятые с собой книги, обратил внимание на заголовок одной из них: "Октябрь 1917-го: величайшее событие века или социальная катастрофа?" Среди авторов -- наш известный историк, академик Павел Волобуев, которого я очень ценю.

Сразу возникла ассоциация: перестройка -- это катастрофа или великое событие, прорыв для страны? Тут же позвонил А. С. Черняеву, который приехал со мной, и говорю: знаешь, вот в этом ключе мы должны осмыслить тему. Потому что со всех сторон раздаются голоса: продались империализму, погубили страну, все это из-за нового мышления и т.п. Так что же, перестройка -- это катастрофа или то, что нужно нам, то, что должно дать кислород огромной стране, этому огромному миру? Вот откуда пошел импульс. К 12 августа статья была готова. Потому что многое было уже в голове и сразу легло на бумагу.

Кстати, тогда с оттенком розыгрыша я спросил своего помощника: а ты скажи, кому принадлежат слова: "Не все, что после этого, по причине этого"? -- Ну что ж, скажу: "Энгельс!" -- Верно! Но тогда еще один вопрос: а какое отношение это имеет к нашему сегодняшнему разговору?

-- Я все понял...

-- Вот, вот! Сейчас много развелось политических мошенников, предпринимающих попытки дискредитировать политику перестройки, последовательно делающих эту грязную работу. И чем труднее будет ситуация в обществе, тем нахальнее и развязнее они будут себя вести. Надо людям помогать понять суть вопроса! Так что статья нужна. Еще об августовском путче и его последствиях

Читатель уже заметил: почти во всех интервью, беседах возникала тема августовского путча. О событиях того времени, о том, что пришлось пережить, я уже рассказал в своей книге. Но тема эта волнует и сегодня. Как могло произойти подобное? Почему эти люди оказались на ключевых постах в государстве? Были ли симптомы готовящегося путча? От Ю. Щекочихина я услышал и такие детали, о которых не знал. Приведу эту часть беседы с ним по возможности более полно.

-- Доходила ли до Вас правдивая информация о том, что происходит в стране? -- спросил собеседник.

-- Доходила и информация, и, к сожалению, дезинформация. Как теперь ясно, это делалось целенаправленно на протяжении последнего года -- хотели подвести меня к введению чрезвычайных мер. Не только целенаправленно подбиралась тенденциозная информация, но даже события организовывались так, чтобы потом на их основе эту дезу создать.

-- То есть как это? -- спросил он.

-- А так: выехать куда-нибудь по поручению ЦК Компартии России; организовать -- где встречу с партийными секретарями, а где удастся -- с рядовыми коммунистами (правда, это хуже удавалось -- легче с секретарями), и потом резолюция с протестом, с требованиями ко мне. Ультимативные требования! А я чувствовал, что эти резолюции написаны в Москве, до выезда на место.

-- А вы знаете, что на митинги в Литву -- для массовости! -- привозили целые автобусы "митингующих" из Белоруссии?

-- Этого я не знал. Кстати, требования оттуда, из Литвы, еще до январских событий шли очень жесткие. И не только из партийных структур. Реальные трудности -- то же беспокойство отставных или действующих офицеров -- переплетались с теми, что рождались в кабинетах на Старой площади. Требования шли довольно жесткие -- ввести президентское правление...

-- Михаил Сергеевич, -- сказал Щекочихин, -- а для меня и сейчас кое-что остается загадкой. Я опубликовал 10 июля статью "Литовская карта" -о зловещей роли КГБ, которую он сыграл во время январских событий в Вильнюсе, и в тот же день, десятого, направил вам письмо... Дошло ли оно до вас?