Кто сказал: "Это ничего не значит, это только слова!"? Капают по капле, шумят как дождь, рассыпаются в воздухе яркими фейерверками, душат, оглушают, сыплются как песок сквозь пальцы. Водят хороводы, кружат голову. "Мы встретимся, как только я приеду! Ты будешь ждать меня?"
Молчаливый воскресный обед. Позвякивают приборы. Взгляд - в тарелку. Форточка. Штора. Все как всегда по воскресеньям уже много лет подряд. Друзья два раза в неделю, по четвергам и воскресеньям. Карты, сигареты, вино? Разговоры о делах и о женщинах? О женщинах в присутствии жен? Нет, разговоры о политике и о делах. Первая ночь - первая черта. Он был у нее вчера. Когда квартира была свободна. Они целовались в коридоре, потом в столовой в кресле. Он ушел разбитый, разгромленный. Положит в чемодан рубашки? Захлестнули чувства ("Я никогда еще не был так счастлив"), уйдет от жены, с которой прожил двадцать лет? Он боялся встретить знакомых, он шел домой пешком, или нет, ехал домой на машине, мысленно сочиняя трагическую историю, чтобы оправдать заплаканное лицо перед женой. Молчаливый воскресный обед. Взгляд в тарелку. Неужели все ломать из-за краткого головокружительного удовольствия, которое длится всего секунду, между вдохом и выдохом? Он предложил жене пройтись. Взял с собой зонтик. По дороге купил газету. Шел, постукивая зонтиком по мостовой. Спокоен, тверд, уверен в себе. Или, может быть, он решил все еще раньше, прежде чем позвонить в ее дверь, предвидя, страхуясь?
Они не приходили целый день. Они не выходили из своей комнаты. Я не видел их и не говорил с ними. Вечером он зашел ко мне и сказал, что завтра утром они уезжают.
По дороге - за площадью с фонтаном - цветочный магазин. За стеклом в витрине - сухие зимние букеты, в огромной белой вазе - розы. На улице, перед магазинчиком, в небольших кувшинчиках ирисы, ландыши, крокусы, маки. В горшках - герань. Маки - с большими розовыми, поднятыми кверху языками, гвоздики, зеленые разлапистые веточки, астры с белыми серединами и острыми лезвиями растопыренных синих лепестков. Полноватая хозяйка в нарядном фартуке щеточкой сметает с прилавка комья грязи, протирает влажной тряпкой горшки и вазы, поправляет сбившиеся от ветра ценники. Мы втроем в чужом городе. Что же он ей сказал?
Шубы, меха. Стройные, пластмассовые черные и коричневые манекены. Без париков, с маленькими носами, близнецы, с немного вздернутой верхней губой. Песцы и норковые манто на голых плечах из коричневой пластмассы. Блузки и свитера, высокие воротники на молнии. Неужели из-за краткого головокружительного удовольствия, которое длится всего секунду, между вдохом и выдохом... Мы сидели на открытой веранде, и она, одетая в легкое ситцевое платье в оранжевых крупных цветах, не сводит с меня светло-сине-серых глаз с густыми светлыми ресницами и все рассказывает и рассказывает, водит пальцем по квадратам на скатерти. Большие плечи, узкий пояс, клетчатая юбка, высокие сапоги, шарф и юбка из одной материи. Узкие борты на пиджаках, рубашки в широкую полоску, книжный магазин, открытки в вертушках. Голова набита впечатлениями, как фотоаппарат туриста. В башне на площади бьют часы.
Красивые рассуждения на длинном стебле. Кто сказал: "Это ничего не значит, это только слова!"? Капают по капле. Шумят как дождь. Он расплатился с хозяйкой пансиона. Она пожелала им счастливого путешествия. Открытая форточка. Колеблющаяся фиолетовая в мелкую клетку занавеска. Холодные ноги под одеялом. Матросы драют палубу. Птичий в золотых кудрях профиль. Что же он ей сказал? Это их последний совместный уик-энд? Он завел мотор. Она села на заднее сиденье. Город в рождественской суете. Переливается огнями, утопает в запахах. В башне на площади бьют часы. Город в рождественской суете, музыка и голоса, бесконечная, кружащаяся, чарующая фуга, теплая, баюкающая, рождественские подарки, и ты, как всегда, с замирающим сердцем, развязываешь ленточку, разворачиваешь бумагу.