Ирина опять хотела удариться в истерику, ища в слезах выход из тупика, но что-то ее удержало. Может, репродукция, где был изображен элегантно одетый джентльмен в смокинге и в цилиндре, но сидящий в звериной клетке с таким видом, словно клетка - это земной рай.

Язвич тоже смотрел на клетку и на джентльмена, и на его цилиндр, и на безупречно выглаженные брюки, ища в содержании этой странной картины точку опоры.

Сколько раз я просил Ирину снять эту нелепую картинку со стены и бросить в мусорную корзину. Меня раздражал глупый сюжет, клетка и этот джентльмен, и его безупречные брюки, и цилиндр. Но Ирина не слушала меня, и репродукция висела, и вот она довисела до той минуты, когда ее нелепое содержание преобразилось и приобрело смысл.

Репродукция отвлекла нас от неразрешимой загадки, которая нас всех трех захватила врасплох и поставила лицом к лицу с явлением настолько проблематичным, что можно было легко сойти с ума. Правда, мое положение было куда более легким, чем положение Ирины и самого виновника этого чуда, если это можно назвать чудом, не оскорбляя ничей вкус.

Я смутно догадывался о причинах необъяснимого явления. Страховой агент был вписан в причудливую ткань романа, который заказал для меня мой электронный наставник еще там, в прошлом, в чудесном саду, где гремел гром и появилась Офелия - слово, статуя и одновременно живое существо.

Причудливая фабула, играя со мной, не пощадила нечто безымянное, служившее столько лет учебным пособием и бескорыстно помогавшее студентам-медикам подвигаться вперед и становиться врачами.

Ирина смотрела на Язвича своими азиатскими влажными глазами и время от времени задавала ему довольно каверзные вопросы. Она все еще надеялась, что Язвич провалится на ее хитром и беспощадном экзамене и чистосердечно признается, что он жулик или белогвардеец, стремящийся укрыться от обстоятельств - в прошлом, в будущем и даже в платяном шкафу.

- Скажите откровенно, - допрашивала она, - у вас все в порядке с головой?

- Все в порядке, - отвечал Язвич своим необыкновенно приятным голосом. - У меня дела. Я страхую имущество. Хозяин не станет держать на службе человека, у которого не в порядке голова. Голова моя в полном порядке. И вообще я отличаюсь отменным здоровьем.

- Но почему вы влезли в шкаф? Согласитесь сами, нормальный человек не полезет в шкаф, тем более в чужой. И как попали вы в квартиру? Дверь была на замке. Странно это по меньшей мере.

- Я пришел страховать имущество.

- Опять вы за свое. Придумали бы что-нибудь получше. Сейчас имущество не страхуют, а реквизируют, если оно нечестно нажито.

- Нечестно нажито? - усмехнулся Язвич. - Меня это не касается и страхового агентства тоже. Мы страхуем все, не исключая жизни. Если вы хотите что-нибудь застраховать...

- Переменим тему разговора, - перебила его Ирина. - Вы любите музыку? Если не возражаете, я заведу граммофон. У меня есть несколько отличных пластинок.

Ирина завела граммофон. Приятный женский голос запел:

Отцвели уж давно

Хризантемы в саду...

Язвич, наклонив голову, мечтательно слушал.

- Действительно, отцвели, - сказал он вдруг с грустью. И горько-горько заплакал.

13

Через несколько дней, встретив меня возле университета, Ирина сообщила мне, что вчера она была в загсе и зарегистрировалась.

- С кем? - спросил я.

- С Язвичем, - ответила она вдруг, приблизив ко мне свое плоское калмыцкое лицо и сузив и без того узкие азиатские глаза.

- Но он же явился ниоткуда. Восемнадцать лет был нигде. И вдруг появился... Нельзя же идти в загс с призраком.

- Это было! Было! - заговорила она вдруг сорочьей скороговоркой, спеша торопливыми словами поскорее примирить меня с фактом.

- Где было? Когда?

- В твоем фантастическом романе.

- Не сваливай ты на роман, тем более нельзя проверить.

- Нет, было! Было! И ты сам виноват!

Она заплакала. Прямо на улице, не обращая внимания на прохожих.

Я обождал, когда кончится истерика и просохнут ее глаза. Потом сказал:

- Что же ты натворила!

- А что же оставалось делать. Нужно было выручать. А как? Не обратно же в шкаф загонять живого человека. Я объяснила всем. Жених. Приехал из Читы. Сейчас такая неразбериха на транспорте. Все куда-то едут. Он ехал искать меня. Разыскал. А теперь он мой муж.

- Но он же бывший...

- Хватит! Бывший! Будущий! Пустые слова. Он уже раздобыл документы. И оказался очень милым, очень приятным человеком.

Ирина была права. Забегая немножко вперед, я должен сказать, что в бывшем страховом агенте было нечто неуловимо приятное, нечто домашне-уютное. И к тому же он был ловок и удачлив. Незаметно, как-то вдруг, что чаще случается в сказке, чем в жизни, он стал заведующим тем самым магазином, в котором он еще недавно числился в инвентарном списке вместе с другими менее бросающимися в глаза учебными пособиями.

Но пройдет всего несколько лет, начнется нэп, и он окажется владельцем ресторана, двух прачечных, множества сапожных и пошивочных мастерских, фотографических ателье, пивных ларьков, булочных и кондитерских и одного роскошного писчебумажного магазина, в котором кроме толстых тетрадей, отличной бумаги верже и акварельных красок продавали и противозачаточные средства. Деньги, благополучие, удача, успех спешили к нему как экспресс.

14

Язвич предъявил мне свою визитную карточку. Но эта визитная карточка была уже не узким изящным кусочком толстой бумаги, а вывеской, занимавшей большое пространство на стене. Эта вывеска остановила меня, когда я шел по улице. Новая, свежая, покрытая лаком, она заманивала великолепно изображенными сосисками и пельменями в красиво раскрашенное помещение, где только что открылась закусочная. Среди сосисок и пельменей на вывеске этаким уличным натюрмортом, написанным под Сезанна, сверкало знакомое мне имя.

Никто не смог бы устоять, разглядывая изображение сосисок и пельменей. Я раскрыл дверь и сделал шаг к мраморному столику. На столике моментально очутилась тарелка с сосисками, сочными, жирными, чудесно пахнущими свининой. Они не сошли с вывески. Их подала женщина с накрашенными губами. Губы улыбались мне. Глаза смотрели на меня. Я был клиент, потребитель, едок, как в доброе старое время, каким-то ветром или волнами доставленное сюда.

Улыбающиеся ярко накрашенные губы и синие, как фиалки, глаза (фиалки тоже были тут же на столе в хрустальном стакане) - все это смотрело на меня, ожидая, не закажу ли я стакан красного вина, бутылку ситро или баварского пива. Две ноги, полные, упругие, затянутые в телесного цвета шелк, две широко расставленные женские ноги стояли рядом со столиком и ожидали. Я попросил стакан красного вина. И стакан, наполненный вишнево-красной жидкостью, словно написанный рукой староголландского мастера, возник сразу вместе с поставившей его полной женской рукой, на холеных пальцах которой сверкали кольца.

Это было вино, доставленное сюда, на север, с Кавказа, прежде чем попасть сюда, долго бродившее в бочках, стоявших в подвалах, а потом преодолевшее немалое пространство, чтобы оказаться здесь на столе.

Я выпил стакан вина, и голова моя закружилась. А губы снова улыбались мне, и синие глаза смотрели на меня, чего-то ожидая.

- Скажите, где вы были вчера?

- Дома.

- А неделю тому назад?

Она не ответила.

- А я думал, вы возникли как в сказке. Только мне не нравится эта ваша сказка. И Язвич ваш не нравится. Ведь он возник потому, что время потекло в другую сторону. А знаете, где он стоял? В шкафу. Может, вы тоже стояли в шкафу?

- Вы выпили всего стакан. А говорите лишнее. Не надо этого говорить.

- Да! Я уверен. Вы стояли в шкафу и ожидали своего часа. Час наступил. Но не обманывайте себя и других. Это только час, и он кончится, когда утром прокричит петух. Вы все исчезнете, как нечистая сила.

- Вам не понравились сосиски или вино? - спросила она меня.