Мой дорогой друг Тарлан!

Я собираю газели для сборника. Когда станет ясно, что войдет в сборник, я отдам переписать его каллиграфу Гаджи Таги, а другой экземпляр попрошу переписать каллиграфа с псевдонимом Мектеби. Заплатить за их труд вызвался, как всегда, Махмуд-ага. Кроме того, я составляю литературный альманах, включающий биографии и произведения ближневосточных, турецких и азербайджанских поэтов. Надеюсь, что сборник и альманах заинтересуют любителей поэзии Востока. А еще я продолжаю работу над историей Ширвана под названием "Ширванские события". Спасибо Мешади Гуламу - он достает мне нужные материалы, дает для прочтения без всякой платы, зная, что купить нужные книги мне не позволит мой карман. После изучения материала я возвращаю Мешади Гуламу книги, а он их продает тем, кто изъявил заранее желание купить. Так ко мне попали книги по истории Ирана и других ближневосточных стран, принадлежащие перу историка Искандера Мунши.

Несколько слов напишу тебе о школьных делах. Не следовало бы тебя огорчать, но по милости местных осведомителей - приверженцев старозаветных невежественных молл - дела мои обстоят далеко не лучшим образом. Ходят слухи, что меня собираются убрать из городской школы, более того, говорят, что и над самим существованием школы нависла угроза. Если слухи соответствуют действительному состоянию дел, мне следует поехать к главному попечителю учебных заведений в Тифлис, чтобы с помощью тамошних друзей попытаться при его покровительстве поправить дела.

Наша школа, как тебе известно, целиком содержится за счет пожертвований друзей просвещения. После переезда Керим-бека, одного из главных жертвователей, с деньгами стало очень плохо... Конечно, еще остались такие, как ты, бескорыстные друзья, которые сами протягивают нам руку помощи, но вместе с тем дела наши очень плохи. Я не умею упрашивать людей, не умею собирать пожертвования. Несмотря на то, что мои предки сеиды привыкли спокойно получать узаконенную шариатом милостыню, причем для своего кармана, я совершенно не приспособлен для такой деятельности. Даже когда я прошу жертвовать деньги на нашу школу, у меня все внутри переворачивается. К сожалению, моя собственная семья живет за счет подношений моего народа. Я отношу эти пожертвования не только к тому, что я из рода сеидов, а к тому, что среди нашего народа очень много любителей поэзии. Жители окрестных сел и деревень, кочевники из близких и далеких стойбищ, хозяева ширванских имений считают своим долгом помогать мне, посылать мне то, что родит земля, политая их потом, что собрано и приготовлено их руками. По всему Ширвану, от Шемахи до Лангебиза, Гашата и Биджова, есть люди, которые мне помогают. Но вместе с тем несчастна та семья, чьи глаза устремлены на чужие ворота. Иногда мне кажется, что настанет черный день, когда люди, к которым я обращусь за пожертвованиями для школы, скажут мне: "Слушай, сын покойного, уж сколько лет мы содержим твою семью, этого мало, ты еще без стеснения протягиваешь руку к таким беднякам, что перебиваются с хлеба на воду!"

Да, брат мой! Вот что такое пожертвования. А помощь аристократов тем, кто пострадал от землетрясения, засухи, голода... От бакинских богачей прислали бязь на саван для умерших... Как говорится, из фаты штанов не сошьешь. Пять мер пшеницы не помогут тому, у кого сгорело все поле... В чем выход? Как найти правильный ответ, я не знаю... Только одно мне ясно: нельзя содержать школу на пожертвования. С помощью пожертвования целый народ не сможет стать просвещенным, образованным. Получая деньги от добрых людей, я чувствую себя нищим, попрошайкой, горечь жжет мое сердце. В каждом взгляде мне чудится недовольство. Как будто мне говорят: "Все дети бедняков не могут получить образование. Что мне до того, что "Вели - способный ребенок"? Есть у его отца деньги - пусть учится, нет - пусть сидит дома!"

Одного пристыдит Махмуд-ага, другому я надоем. Один дает с охотой, другой - нехотя, только ради известности, чтобы о нем говорили: мол, господин такой-то пожертвовал столько-то... С такой помощью бедных и обездоленных не просветить... Но где искать выход? Не знаю! Должно быть все по-другому... В воле аллаха изменить существующее положение. Очевидно, люди бессильны что-либо переделать...

Прости, что огорчил тебя...

Вечный привет.

12 числа месяца... года..."

ШКОЛА

И ранним утром в Мануфактурных рядах уже есть покупатели.

Сеид Азим вошел в лавку Гаджи Кадыра и увидел, что в углу плачет его ученик - сын Гаджи Кадыра Рамазан. Поэт не мог видеть слезы детей. Замечательный педагог никогда не наказывал и не бил детей, добиваясь нужных результатов лаской и убеждением.

Гаджи Кадыр сам привел маленького сына в школу Сеида Азима со словами: "Ага, делай с ним что хочешь! Наказывай, если нужно! Но пусть хоть немного научится считать и обращаться со счетной доской, сумеет помочь мне в лавке. И если еще этот неверный армянин научит его русскому языку, он мне вместо толмача будет переводить, что говорят в суде. А то я не доверяю толмачам этих неверных..."

Надо сказать, что Гаджи Кадыр назло Закрытому, с которым в последнее время был не в ладах, благоволил к Сеиду Азиму. Малыш Рамазан уже два года ходил в школу и хорошо учился. Гаджи Кадыр засуетился, увидев, что сам Ага зашел в его лавку. "Пусть горит огнем поганец Закрытый... В последнее время даже не здоровается!" Он покосился в сторону лавки Гаджи Асада, чтобы удостовериться, увидел Закрытый, что к нему пришел Ага, или нет...

Не зная, в чем причина наказания, Сеид Азим обратился к отцу:

- Гаджи Кадыр, если вина моего ученика очень велика, наказание должны нести мы оба. Я тоже виноват, раз недостаточно хорошо его воспитал, проговорил он, а сам подумал: "Наверно, и тебя молла бил в моллахане, бедняга..."

Гаджи Кадыр вытаращил глаза:

- Избави аллах, Ага, что ты говоришь! Пожалуйста, проходи, добро пожаловать в нашу лавку, Ага... Рады тебя видеть, для нас большая честь, чем обязаны? А ты что нюни распустил? Убирайся! - Гаджи Кадыр подтолкнул сына к двери. - Чтоб я тебя не видел!

- Спасибо, Гаджи, решил кое-что купить из одежды для детей...

- Поздравляю, прекрасное дело. Я желаю, чтобы ты с помощью аллаха еще много таких покупок совершил... Пусть благословение аллаха будет над тобой, когда будешь делать покупки для свадьбы своего сына...

- Спасибо, Гаджи, за добрые слова, но скажи мне, чем провинился Рамазан? Как велика его вина?

- Не хотел бы говорить об этом, но раз ты просишь, отвечу: вина твоего ученика, я скажу, не большая, но и не маленькая.

- Да что он сделал?

- Как что? Я увидел, что он играет за лавкой в альчики с сыном армянина мастера Вартана! А я его послал за обедом домой, к матери. Клянусь, я так рассвирепел! Что это такое!

- Да... конечно, альчики - такая же азартная игра, что и карты, здесь я с тобой согласен. Я тоже вынесу ему порицание, объясню, чем плохи азартные игры...

- Да будет над тобой благословение аллаха...

- Но для того чтобы твой сын стал толмачом, как ты того сам хочешь, ему очень полезно общаться с детьми, которые говорят на других языках. Очень полезно, Гаджи... И еще позволь тебе сказать, нельзя бить ребенка...

- Ну, уж, так и нельзя? Разве нас не били, когда мы росли?

- Нельзя, Гаджи, поверь мне. Мудрецы говорят, что в побоях вырастают трусы и лгуны.

- Не пойму что-то...

- Трусом будет потому, что будет считать, что каждая поднятая рука непременно его ударит... И лгуном станет из страха, будет говорить то, что захочется сильному. Даже истинную любовь его ты не сможешь завоевать...

Сеид Азим мог бы продолжить, что таким образом легко приобрести ненависть сына...

- А зачем я ращу сына? Разве не затем, чтобы в старости он помогал мне?..

- Значит, ты даешь своему ребенку взятку?

- Это что за слово, Ага?

- Я даю тебе теперь, чтобы ты дал мне потом...

- Ну да, а как же иначе? - Гаджи Кадыр обрадовался, что Ага наконец его понял.