- Ты устал от моих рассказов, дорогой! Отдохни!
- Сестра...
- Что тебе, Ага?
- Найди мне где-нибудь местечко, хочу писать...
- Сейчас, родной!
Дастагюль вышла из землянки, поэт поднялся за ней. Напротив землянки была кибитка, в которой хозяйка готовила место для гостя. "О аллах! Наверно, рай похож на эти места! Как умеют простые люди выбрать место для жилья! Как глубоко они чувствуют природу! Кочевники всегда выбирают место так, чтобы, отведя войлочную занавеску над входом в кибитку в сторону, видеть просторную, залитую светом луговину. Зимой они ставили кибитку вплотную к отвесной стене горы, чтобы не было сквозного ветра и в кибитке подольше задерживалось тепло. Осенью и весной старались найти место, защищенное от ветра и дождя, чтоб ему не угрожали потоки грязи и воды. Летом искали защиту от жаркого солнца. Но всегда непременно перед кибиткой должно было быть свободное открытое пространство, чтобы душе было легко.
Хозяйка пригласила гостя в кибитку:
- Ага, дорогой, тебе не будет здесь жарко? - Она указала на разложенные в углу на паласе подушки, тюфячки и толстые мутаки.
- Нет, сестра, не жарко... В том мире, куда я сейчас удалюсь, нет ни холода, ни жары, там - рай...
Возможно, женщина не все поняла из того, что вложил в свою фразу поэт, но ей очень понравились слова о рае:
- Джан Ага! Да буду я жертвой твоего предка! Кто, если не ты, может попасть в рай?
- Ты права, сестра, если поверишь мне, что место, именуемое раем, находится под ногами матери... А ты - мать пятерых дочерей и сына, следовательно, я уже в раю!
- Да буду я твоей жертвой, Ага... Пока ты здесь, я пойду готовить обед. А ты выпей еще пиалу чая, я приготовила, пусть у тебя кишки размякнут, чтобы побольше поместилось за обедом! Вот, смотри, я чай ставлю перед тобой.
С этими словами Дастагюль вышла из кибитки.
Внезапно поэту почудилось, что к нему вернулась царица фей, будто крылом провела по его волосам. "Мой дорогой поэт, ты удивлен, что встретил такую женщину? Ты еще не раз будешь удивляться тому, на что способны наши матери и сестры... Место, именуемое раем, находится под ногами у матери..."
Поэт отдохнул, проведя ночь среди друзей. Утром он спустился в долину Кюдрю, пришпорил коня, чтобы к вечеру добраться до имения Алияр-бека в Арабчелтыкчи...
Давайте опередим его. Пусть крылья нашего воображения перенесут нас в Арабчелтыкчи, чтобы раньше поэта узнать, что с Соной.
СОРОКАДНЕВНА
Арабчелтыкчи - одно из больших сел, расположенных на равнине Кюдрю в междуречье Сагырлы и Ахсу. Равнина охватывает территорию длиной в сто сорок - сто пятьдесят километров и шириной от шестидесяти до ста километров. В этой части Ширвана названия многих сел начинаются со слова "араб" Арабчелтыкчи, Арабгияслы, Арабшалбаш, Арабгадым, Арабшахверды. Это произошло, по-видимому, потому, что равнина Кюдрю напоминает климатом Аравию. Здесь, как и в Аравии, летом сухая безводная пустыня, весной и осенью - гигантское пастбище изумрудно-зеленого цвета, на которое пригоняют скот, спустившийся на зимовку с гор. Если не заметить холм Овчупирим, что в самом центре равнины, то вся низменность ровная, как ладонь. Старики говорили, что если прямо в центр положить яйцо, то оно будет видно со всех сторон. С Ахсуинского перевала или с любой возвышенности Лангебизской горной гряды равнина Кюдрю расстилается как гигантский ковер. В каждом сезоне ковер меняет свой цвет. Сейчас он зеленый с оттенками желтого, бывает и серым, бывает и ржаво-желтым, а иногда-абсолютно белым.
Мы подъедем к равнине Кюдрю со стороны Ахсуинского перевала, прижмемся к подножию Лангебизского хребта и через села Гегели, Гешет, Рагимагали и Гярыс проделаем путь, которым за нами едет Сеид Азим Ширвани. Наш поэт часто бывает в Гешете. Сюда его приводят мысли о хлебе насущном. Местный господин-Керим-бек - щедрый человек. С Сеидом Азимом его связывают дружеские узы, он считает своим долгом помогать поэту не только потому, что он потомок пророка, но и потому, что Керим-бек - любитель поэзии и меценат. Сеид Азим привозит отсюда зерно, а иногда к нему приводят из села Керим-бека скотину...
Но поспешим, наш путь лежит в Арабчелтыкчи. Перенесемся во времена давно прошедшие. Уже несколько дней в имении шла подготовка к празднику последней среде года, к которому хозяйка дома Шахбике-ханум подгадала сороковой день обета, данного ею. На праздник были приглашены все женщины и девушки-родственницы. По обыкновению, дом, где проводится праздник после сорокадневки, режет только одного барана, и в последнюю ночь среды уходящего года он съедается весь, от внутренностей до запеченных в золе головы и ножек. Приглашенные на праздник родственники должны приносить угощение с собой. Вот почему во всех соседних домах женщины пекли пшеничные лепешки, поджаривали зерна пшеницы, кипятили кунжут в меду, варили и красили яйца, раскатывали тонкие лаваши... В некоторых кухнях варили даже плов; его положат на подносы и, прикрыв медными лужеными колпаками, чтобы не остыл, отнесут в дом Шахбике-ханум. Приглашенные девушки-невесты красили хной руки и ноги, подстригали волосы и с помощью раскаленного в очаге шампура завивались, сооружая на голове сложные прически.
Каждые десять семейств селения, расположенного на землях бека, посылали ему в услужение слугу и служанку. Чаще всего в услужение шли те, кто не имел своего хозяйства, одинокие и сироты. Слуги должны были меняться ежегодно, но зачастую они обихаживали семью своего господина всю свою жизнь. Так уж повелось издавна, что в мусульманские семьи шли в услужение только мусульмане. Между слугами и господами с годами устанавливались своеобразные, почти родственные отношения, хотя сельчане всегда знали свое место. Вот и у Алияр-бека и его жены Шахбике-ханум слуги годами жили в доме и хорошо знали все прихоти своей госпожи.
Сона впервые наблюдала подготовку к празднику. Обычай этот незнаком шемахинцам, поэтому она старалась ничего не упустить, расспрашивала сельских жителей о подробностях.
Погода сегодня не удалась, на улице вьюжило, метель занесла все снегом. Весна запаздывала. Чтобы в домах не было холодно, приходилось разжигать мангалы, от жара горящих в мангале огней алели лица. Еще оставалось время до прихода гостей. Облокотившись на мутаку, Шахбике-ханум грелась, накинув один конец покрывала на мангал, специально приспособленный для этой цели, другим концом покрывала плотно укуталась, чтобы не упустить тепло. Перед ней на инкрустированном эмалью медном подносе высились горками кишмиш, жареные зерна пшеницы и гороха. Она бросала в рот сладости и наблюдала за подготовкой к празднику. Сона, Чеменгюль, Иси, и Гулу суетились, наводя последний лоск в комнате, где должны были собраться гости.
- Гулу! - обратилась Шахбике-ханум к слуге, который всегда мерз больше других.
- Да, ханум!
- Пойди посмотри, холодно ли на улице!
- Очень холодно, ханум, очень, до сих пор не могу руки согреть, говорил он, переминаясь с ноги на ногу у порога.
- Неужели так холодно?
- Аллахом клянусь, холодно... Не знаю, как гости смогут к нам пробраться. Лучше бы отложить все, аллах принял ваш обет, чего еще желать? Не верю, чтобы в такую погоду кто-нибудь пришел...
Ханум подзадорила слугу:
- Ну, Гулу, не такой уж и страшный холод! Сбегай к моей сестре Гюльгяз, спроси ее слова баяты, которую она пела: "Возьму тебя за руку, поцелую в лицо..." А вдруг она испугается холода, как ты, и не придет к нам, как же мы будем петь?
Гулу испуганно прислушался к завыванию ветра за окнами:
- Ой, посмотрите на нашу госпожу! Сидит в теплой комнате с мангалом у ног, ест жареный горох с кишмишом и посылает человека узнать слова песни, которую хочет петь! И не думает, что человек занят. Ей-богу, ханум, мне нужно барана разделывать. Пошлите Иси, у него память лучше моей! Пока я дойду, слова все равно забуду, снова придется возвращаться, а баран ждать не будет!