Последовавшая через несколько дней у нотариуса сцена не была лишена красочности. Для меня она оказалась памятной еще и потому, что я стал владельцем не только шоколадной фабрики, но еще и пакетов акций довольно большой фармацевтической лаборатории и экспортного банка. Кроме того, мне отходило имение на юге, на берегу моря.

Толстый провинциальный родственник был так поражен, так налился кровью, стал так громогласно протестовать, что присутствовавшие, видя его волнение, оглянулись с тревогой: при такой сангвинистической комплекции мог случиться удар. Прервав словоизвержение, нотариус холодно сказал, что завещание составлено по всем правилам, подписано приведенными им к больному свидетелями и что ни малейших поводов к опротестованию нет. Тогда тараканообразный господин начал было что-то говорить о моих недобросовестных кознях и о том, что пользуясь болезнью, я втерся в доверие... На этот раз нотариус его остановил почти резко, предупредив, что такого рода замечания грозят ему неприятностями.

- Этто, этто, этто, - заговорил тогда дальний родственник, - этто, этто... Это все заговор, в котором вы, мэтр, сами приняли участие...

Нотариус рассердился совсем и сказал, что находясь при исполнении служебных обязанностей он может прибегнуть к мерам воздействия, добавив, что дальнейшее пребывание провинциального кузена в его кабинете излишне. Толстый господинчик буквально вылетел. Больше никогда я его не видел и ничего о нем не слыхал.

Еще один, связанный с этой переменой, аккорд прозвучал на шоколадной фабрике, где я появлялся ежедневно, ничего точного, однако, никому не сообщая. Мой помощник и начальники отделов тоже ждали молча. Словно электрический от меня изошел разряд, когда я, наконец, вызвал в бюро главных сотрудников и поставил их в курс обстоятельств. Слова, жесты последовавшие как бы в ответ на мою коротенькую речь и те слова и выражения глаз, которые я мог угадать за закрывшейся дверью, были, надо думать, не совсем одинаковыми. Но зависть, не непременный ли это спутник всякой удачи, каждого успеха ?

Не теряя времени я принялся за дела. У секретарши все было отлично подготовлено: письма подобраны в порядке срочности, бумаги. требовавшие моей подписи, сложены. Я стал диктовать:

"...аппараты для наполнения тюбиков, вами поставленные, не вполне нас удовлетворяют..."

"...нам стало известно, что одна иностранная марка выпустила новый сорт бумаги, который нам кажется очень подходящим..."...

И вдруг я замолк: внезапно на меня нахлынули не то опасения, не то предчувствия. Точно из стен комнаты, или откуда-то еще, пройдя {29} сквозь эти стены, донеслись до меня шопоты, или лучи, которым нельзя было не подчиниться. И я спросил себя: в чем заключается сущность сокровенной природы метаморфозы, приведшей меня с берегов холодного озера, - откуда моим родителям пришлось бежать, - в это бюро, где я сейчас занимаю место богатого промышленника? Конечно я трудолюбив, упорен, предприимчив, одарен. Конечно мне помог дальний родственник. Конечно я получил наследство. Но кроме этих понятных, очевидных данных, которые можно перечислить, кроме того, что я не щадил своих сил, не знал досугов, кроме моего желания и умения пользоваться благоприятными условиями, нет ли во всем этом еще чего-то другого, неопределимого, неуловимого, такого, чего не объясняет последовательность связанных только внешней причинной связью обстоятельств?

Я подумал о Мари, которую, - очень последнее время занятый, - видел всего несколько раз, и всегда мельком. Я тотчас же принял решение запретить ей работать. Не становилась ли ее работа просто нелепостью? "Я поручу ей поиски квартиры, - сказал я ceбе, - и увезу ее в город, прославленный своими дворцами, соборами, церквами, площадями... А фабрика? Ею займется помощник!.." Но все эти соображения мне самому казались похожими на уловки.

"Что счастье мне открывает свои двери, - продолжал я свой внутренний разговор с самим собой, - какое же в этом может быть сомнение? Но надо ли мне войти в эту дверь? Нужно ли вообще это самое счастье?".

Мои минуты вдруг отяжелели, приостановились. Ответ на мой вопрос о счастье, не заключался ли он в полной их неподвижности, в той самой, которая теперь была уделом моего благодетеля?

"...кажется нам очень подходящим...", напомнила мне, с деликатностью, секретарша, и, выведенный этим из задумчивости, я продолжал: "...для некоторых сортов нашего шоколада".

И работа продлилась. Телефонные вызовы, появления служащих, осведомлявшихся о моих распоряжениях, докладывавших о том, что произошло в моем отсутствии...

Когда рабочий день подходил к концу, мне сказали, что в приемной ждет дама.

- Кто это? - спросил я.

- Она не захотела назваться, но она очень настаивает. Несколько раздосадованный, я вышел и увидал Мари! Она мне призналась, что соскучилась, что просит простить вторжение в неурочный час, но что уж очень хотела бы со мной пообедать в том ресторане, где мы обедали совместно в первый раз.

- Где такие пестрые абажуры, - улыбнулась она, - и домотканые скатерти...

- Ну, конечно же! Ну конечно!

{30}

7.

В такси я подробно рассказал Мари про все, что случилось за последние дни и поделился с ней, как впечатлениями. оставшимися у меня от сцены у нотариуса, так и тем, как все сложилось в бюро. В ответ она слегка сжала мою руку. К происшедшей перемене она относилась со смирением, ее тихий нрав ни к какой бурной радости ее предрасположить, разумеется, не мог. Начинавшее принимать осязаемые очертания богатство ее скорее пугало.

Но в ресторане с пестрыми абажурами ей явно было приятно, может быть даже весело. Она выбрала закуски, жаркое, согласилась на шампанское, потребовала, чтобы я сел не против нее, а рядом.

- Так ближе. Я хочу быть ближе. Мне от этого спокойней и проще, я еще счастливей.

- Если ты счастлива, то счастлив и я. Точно магическая какая-то палочка открыла нам двери счастья, - произнес я и, тотчас же, внутренне испугался. Всего несколькими часами раньше, не допустил ли я мысли, что "неподвижные минуты" - лучше счастья?

Конечно, Мари этого моего мимолетного недоумения не заметить не могла, и спросила, в чем дело.

Я солгал:

- Меня кольнула тривиальность моих собственных слов, и я подумал, что мне надо было просто ответить: и я тоже. Тем более, что именно так оно и есть.

Посмотрев на нее я рассмеялся и в награду мне из под приподнявшихся ресниц сверкнуло горячее сияющее.

Конечно, чем проще, тем лучше, - улыбнулась она.

Такой доброй, такой благодарной была улыбка Мари! Мне она проникала в душу и восстанавливала равновесие, которое часто бывало нарушено сухостью и точностью деловых разговоров. Она одобряла и подогревала те человеческие свойства, которые от точности и сухости отмирают. Я наверно знаю, что ото отмирание считается шагом вперед на жизненном пути и что некоторые его сознательно поощряют. Иной раз и мне, особенно когда дела шли хорошо, казалось, что "присутствие души" излишне и что в ее отсутствии достигаешь большего. Но когда Мари мне улыбалась, то я отдавал себе отчет в том, что учет оборота и умелое движение за спиной конкурента, расширение мастерской и удачная сделка - не самое главное и не могут самого главного заменить.

- Начиная с завтрашнего дня ты перестанешь работать, - сказал я. Нужно, чтобы ты занялась нашим устройством. У меня на это нет времени.

- Хорошо.

- Кроме того ты переедешь в другую гостиницу. Мы совместно выберем достаточно дорогую.

- Хорошо. Хотя, сознаюсь, мне жаль будет покинуть мою комнатку. Но понимаю твое желание.

{30} - Я пришлю тебе агента по найму квартир. Он поможет выбрать.

- Разве это так легко? Я думала, что квартирный вопрос очень остр.

- Если не постоять за ценой... - произнес я, подавляя в душе стыд, то вопроса этого вообще не существует.

- Ты непременно хочешь, чтобы у нас была большая квартира в новом доме и модном квартале?