- Пусть так, князь. Где же дружки и сватья? Кто понесет над брачущимися венцы?

- А нельзя ли без венцов?

- Никак. Не сами ль вы изволили приказать, чтобы собрали довольное число венцов? Все ризницы в Москве обшарили - и набрали-таки целую кучу.

- Тогда, батюшка, мы сделаем так: пускай каждый из женихов и каждая из невест держат по венцу над головами передней пары.

Генерал захохотал:

- Это получается гран-рон*, подобно котильону!

_______________

* Г р а н-р о н - фигура в танце.

Поп безнадежно отмахнулся рукой:

- Делайте как знаете!

На амвоне появился письмоводитель, окруженный писарями. В церкви настала тишина.

- Ипат Дурдаков! - провозгласил письмоводитель.

Ипата пропустили вперед.

- Лейла Дурдакова! - несколько раз повторил письмоводитель, но на его зов никто не приблизился.

- Заприте двери! - крикнул письмоводитель. - Сыщется сама, когда всех переберем...

По списку писаря устанавливали за Ипатом пару за парой. Посредине было все приготовлено для венчания. Когда все пары были поставлены большим кругом, Лейлы не оказалось. Ее не нашли и во дворе.

- А где поручик Друцкой? - спохватился опекун.

- Они действительно прошли вслед за телегой, что привезли венцы, ответил сторож у ворот.

- Кто "они"?

- Господин флигель-адъютант. Как сказано было, никого, кроме господ комиссионеров, не пропускать, я то и сделал.

Опекун смутился, но ненадолго.

- Не горюй, мой друг, - сказал он позванному в алтарь Ипату. Девушка не иголка, полиция ее завтра же сыщет, и ты поедешь, как и все, в деревню с милой женой. Становись же, любезный, на свое место.

Венчание совершалось. Трясущийся поп долго читал по спискам имена брачущихся, и это похоже было на поминовение усопших.

Когда настало время ходить вокруг аналоя, одинокий Ипат оказался с двумя венцами в руках последним. Хоровод замкнулся. Ипат нес венцы над последней парой, а шедшие за Ипатом держали венцы жениха над головой Ипата, а невесты - над пустым местом, где бы следовало быть Лейле.

Опекун, опираясь на трость, стоял на амвоне и любовался, довольный своей выдумкой.

Когда обручали, поп отдал Ипату оба кольца: и его и кольцо Лейлы. Ипат надел и свое и кольцо Лейлы, как носят обручальные кольца вдовцы, и, глядя на кольца, горько заплакал.

Ипат и Лейла были питомцами Московского воспитательного дома, устроенного еще при Екатерине Второй.

Со дня открытия Воспитательного дома детей начали приносить туда все, кому только хотелось. Приносили туда действительно брошенных, приносили матери своих детей, "незаконнорожденных", как тогда именовали их, если их родители не венчаны в церкви; бедняки приносили и законнорожденных, чтобы избавиться от лишней обузы, приносили солдатки и солдаты своих мальчиков, чтобы избавить их от солдатчины, ибо питомцы освобождались от суровой обязанности военной службы; приносили, наконец, дворовые крестьяне.

В Воспитательном доме не спрашивали, откуда и чей младенец, и принимали всех. Случалось, что детей привозили и в каретах. Бывало, и часто, по праздникам в Воспитательный дом являлись кавалеры и дамы, чаще пожилые, приносившие детям "под номером таким-то" конфеты, наряды, а кормилицам подарки. Были среди питомцев дети, чем-либо отмеченные: у одних на груди оказывался выжженный знак, других находили с надетым на шею амулетом. Очевидно, это делалось родителями в намерении по этим знакам когда-нибудь разыскать своих покинутых детей.

Амулеты сохранялись, знаки, подобно родинке, были неистребимы, что питало в детях, когда они вырастали, и мечту об особенном, таинственном происхождении, и тщетную надежду на встречу с матерью и отцом, богатыми и знатными. Чаще всего бывало так, что именно чем-либо отмеченные дети оказывались брошенными раз и навсегда.

Питомцы получали в Воспитательном доме образование, сообразное намерению правительства создать особенную породу людей - кротких и вседовольных, полезных для общества, искусных мастеров.

Проходили десятилетия, число приносимых младенцев возрастало.

В мире совершались великие события: французская революция потрясла Европу; за революцией последовали Наполеоновы войны. Оглядываясь на Францию, теперь в России изменили взгляды на воспитание: вместо надежды воспитать кроткую породу людей мерами образования правительство вознамерилось превратить весь народ в послушную машину средствами суровой и жестокой военной муштры; начался опыт военных поселений, где господствовала палка. Бунты военных поселян предостерегали, что и этот способ воспитания послушных рабов уже не годен.

Еще по инерции аракчеевские порядки получали развитие. Московская чернь беспокоила правительство. В ее составе были очень заметны п и т о м ц ы. Если где буйствовала толпа, то в ней непременно находили веселого пьяного коновода; забранный полицией коновод беспечно отвечал, что его не смеют ни бить, ни подвергать аресту, ибо он ц а р с к и й с ы н. То, что в Москве оказывалось столько "царских сыновей", было само по себе зазорно.

Правительство решило вывезти из Москвы питомцев и устроить их где-нибудь оседло подальше от Москвы. Внезапно московская полиция получила наряд собрать всех молодых холостых питомцев и питомок в Москве и из окрестных деревень в подмосковное имение Воспитательного дома.

Собранных питомцев и питомок поместили во дворце: в одной половине парней, в другой - девушек. За мужчинами наблюдали надзиратели, за девушками - надзирательницы. По временам молодых людей выгоняли в парк для игр и наконец объявили, что каждый из питомцев должен выбрать себе в жены любую питомку, а затем им предстояло отправиться в Смоленскую губернию, где опекунскому совету досталось за долги большое имение. Там питомцы должны основать колонию землепашцев, под управлением военного генерала, любителя аракчеевских способов воспитания.

II. О двух конвоирах, которые попали впросак,

обманутые большой сургучной печатью

Поручик Друцкой, подкупив сторожа у ворот, увлек Лейлу с опекунского двора в то самое время, когда у церкви началась суматоха, а ворота открылись, чтобы выпустить телегу, доставившую к церкви свадебные венцы.