Перед Куликовым стоял грязный хрустальный стакан, на дне которого было немного водки. А по краям он был весь запачкан, зализан слюной, сигаретным пеплом. Куликов долго смотрел на этот стакан. ''Да, вот и жизнь моя грязная и мерзкая как этот стакан. Вся моя жизнь так же в слизи и выпивке. Прислуга, обновляя на столе посуду, поменяла и его стакан. Вместо грязного, поставили перед ним новый, блестящий сверкающий фужер. Куликов снова взглянул на него. ''Нет, и все таки жизнь хороша. На душе стало как-то чисто и спокойно. Даже водку пить из него удобнее и лучше. Хорошая водка пьется и ценится в хорошем хрустале как сверкающий бриллиант на черном бархате. Какая фигня!!!''

Громыко сидел весь такой напыженный и напряженный, как будто проглотил указку. Черненко взглянул на него:

- Ты че, Андрюша, расслабься. Белый медведь и так белый, не надобно его перекрашивать в белый цвет. Цвет уже заранее известен.

- Да, рано вещун я послушав тебя завязал. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Прошел час. Напряжение как-то исчезло, появилась вольность. Были уже слышны приглушенные слова гостей, тихие разговоры, звон посуды. Потихоньку выяснялось, что кроме Чурбанова пили также Федорчук и Щербицкий. Последние двое уже начинали куражиться, чокаться, стучать бокалами, улыбались. Минут через 20, Куликов круто обернулся и услышал разговор между ними:

- Давай в съезд поиграем.

- Давай.

- Кто за ветер, прошу голосовать.

- Я. Ха-ха-ха.

- Тсс, тише. Все таки поминки.

- Хорошо. А кто за этот трамвай, прошу выразить мнение.

- Я! Гмм.

- Хорош, хорош.

- А кто вот за этого старого пидора, прошу поднять руки. Ха-ха...

- Да тише ты, алкаш.

Терешкова, услышав это, подавила улыбку, а Куликов строго покачал головой, посмотрев в сторону Андропова. Тот зорко следил за поведением каждого присутствующего. Его взгляд был открытый, напоминающий хлопающую дверь.

Щербицкий вышел в туалет пописать. Зайдя в темную уборную, он не знал где включить свет. ''А, хрен с ним, поссу так. Как нибудь попаду в унитаз''. Мощная, обильная струя как из шланга, пошла в сторону, где примерно должен был быть унитаз. Шррр. И вдруг он услышал в темноте перед собой: ''О,...ты что,...ты на кого ссышь, сука...'' Щербицкий обомлел. Это был голос Тихонова, заместитель Председателя Совета Министров. Оказывается он, Тихонов, тоже изрядно напился и тоже захотел отлить, но, зайдя в сортир, он поскользнулся, упал, и так и заснул. Минут пять он храпел, но его разбудила украинская моча Щербицкого. Тихонов приняв "душ", с мокрыми от мочи волосами и брезгливо растопырив руки, отправился мыться в ванную. Щербицкий даже протрезвел, с хмурым лицом обратно вошел в зал, к гостям.

А теперь я приступаю описывать главную сцену этого застолья, так сказать, острейший гвоздь любого шоу, где произошла неординарная история и многим подобная наглость показалась чересчур отвратительной. Под вечер, когда царила атмосфера скорее деловитости, нежели уныния, и уже откровенно слышался звон искрящихся бокалов, в зале играл свет больших свечей, Андропов подозвал к себе Федорчука. Тот, наклонившись, услышал всего два слова: ''уже пора''.

- Прям щас, Юрий Владимирович?

- А когда же? Конечно, щас! Я уже тебе сказал. Выполняй.

- Но...

- Без каких либо но! Выполнять я сказал (резко отвернулся от него).

Получив своеобразную лаконичную установку, Федорчук подошел к совершенно пьяному и даже веселому Чурбанову.

- Юра, есть разговор. Выйдем, покурим.

Они вышли в большой светлый коридор, а оттуда на широкую веранду. Стоял холодный вечер, было темно. Кругом окна жилых домов светились желтым цветом. Невольно вспомнилась песня Шуры "Московские окна''. Чурбанов смотрел на Федорчука мутным взглядом. Тот приготовился, как актер на сцене, набрал побольше воздуха, задержал дыхание, будто готовился нырнуть в набегающую волну и начал:

- Юра, какое горе, какая беда. Бедный Леонид Ильич, бедный...

- Да уж...

- Да жаль, жаль. Прекрасный был человек, просто прелесть. Многое мог бы еще сделать для людей, многое.

- Да уж, да...

- И должен остался он некоторым людям...Так сказать, унес с собой кое что.

- Чего? Что ты мелешь?

- Я серьезно говорю, Юр! Должок за ним остался.

- Кому должок?

- Мне, мне он остался должен.

- Тебе? Ты что офанарел, что ли? Кто ты, а кто он?

- Да уж Юра, именно мне. Бриллиантовый комплект я ему лично давал, месяц назад. Это дорогой подарок, на сумму минимум 100 тысяч рублей. Это был аванс для моего назначения. Он собирался отправить меня послом в Англию. Так что, сам подумай в каком я положении?

- Ну а что ты от меня то хочешь?

- Как что, как что, Юр? Изделие я свое хочу обратно получить. Больше мне ничего не надо.

- Ты что, совсем долбанулся? Ты кому давал его, мне? Нет! А если нет, то какого хрена от меня хочешь?

- Слушай, ты здесь не дерзи. Нехорошо, все-таки поминки тестя. А комплект надо бы вернуть. Время пришло, старичок, отвечать за базар.

- Послушай Федорчук, я и так тебя всю жизнь ненавидел, а теперь оказывается, мы тебе еще должны.

- Ты свои чувства попридержи при себе, Чурбанов. Все баранку свою гнешь. А на счет ненависти я тебе вот что скажу. Ненависть, друг мой, тоже надо заслужить. Ненависть тоже чувство, это лучше, чем равнодушие. Люди, не имеющие врагов, ничего не стоят. Кто говорит, что он со всеми в прекрасных отношениях, значит он ненужный материал.

- Слышь, Федорчук, ты здесь философию не разводи. В общем, вот так. Ни про какие бриллианты я не знаю, да и не верю.

- Тэкс, товарищ Чурбанов, значит так, да? Значит вы отказываетесь вернуть долг?

- Да что ты пристал? Вот пиявка, а! Какой долг? Какой на хрен долг?

- Бриллиантовый комплект говорю, понял!! А если не вернешь, то я доложу об этом Юрию Владимировичу. Тогда уже пеняй на себя, чурбан деревянный.

- ...Ты че? Ты это че?

- А че, я ничо.

- ...Допустим ты говоришь правду. Ну? И откуда ж я тебе этот хренов комплект достану?

- Это не моя забота, родная ты моя милиция.

Нервы у обоих были на пределе. Но после упоминании имени Андропова Чурбанов явно скис. По спине пробежал мороз. Он понял, что Федорчук не будет пользоваться его именем, не получив добро на это. Это явно происходит по указке того. Федорчук заметил в глазах Чурбанова нерешительность. Было бы странно, если бы он это не заметил. Иначе, какой он чекист.

- Ну че, Чурбанов? Где мой товар?

- ...Ладно...Давай завтра.

- Что завтра?

- Увидимся завтра, вот что!

- Лады.

Довольный Федорчук, подпрыгивая, вошел в зал и с радостью пропустил еще граммов 200 водки. После того как принял на грудь, он сделал мучительное лицо и жадно закусил. Рядом сидел Тихонов и на его вопрос ''за что пьем', Федорчук одобрительно кивнул головой (рот был набит едой), сдавленным голосом ответил: ''за приказы начальства, которые всегда приятно выполнять''. При этом он не успел донести черную икру ко рту, и уронил часть ее на пиджак Тихонова, от которого почему-то пахло мочой. И главное, Тихонов не удивился, а лишь улыбнулся, потом тихо, почти шепотом, сказал:

- Вот сейчас мы заживем, а, Федорчук. Вот хорошо будет.

При этих словах у него было совсем другое выражение лица. Он с таким оптимизмом смотрел вперед и радовался будущему, будто у него договор с Богом, и он проживет на свете еще как минимум 30 лет. Федорчук среагировал на его слова следующим образом:

- Хорош болтать, товарищ Тихонов, и подмигнул Терешковой, которая ответно моргнула Федорчуку. Последний подсел вплотную к советской космонавтке.

- Кстати, Валя, мы с тобой знакомы давно, но еще не переспали. Непорядок!!!

- Сами виноваты, товарищ генерал. Все шпионов ловите.

- Говорят, ты в постели знойная. Хочу убедиться, товарищ космонавт.

- Факнешься со мной сегодня, товарищ чекист?