- Рол не может меня послать куда-либо. Разве что к чертовой матери. Я обьясняю, а вы не хотите понять. Все предельно просто. Рол меня купил. Это так. Я ему нужна в качестве жены с готовым ребенком. Возможно, я стану вещью, но не рабой. И чтобы он заведомо, сразу и на всю свою жизнь знал, что так оно и будет - я хочу, чтоб мы с вами уехали на Волгу, как собирались.
Ответная улыбка у Ярова получилась жалкой.
- Я как-то считал, что человека купить нельзя...
- Можно. Если он этого хочет. - ясным голосом и не сводя с Ярова глаз, ответила Елена. - Я хочу, чтоб у меня были здоровые, всем обеспеченные дети, помимо уже существующего сына. Я хочу свободной, обеспеченной жизни. Я не желаю работать ни медсестрой, ни директором банка. Вам что-нибудь ешще не ясно в нашем договоре с Ролом?
- Этот договор вступает в действие...
- С момента, как я его подпишу. В церкви или ЗАГСе.
- Хорошо. - Яров опустился на диван. - А какое место в этой торговой схеме занимаю я?
- Место моего покойного отца. - тут же выбросила Елена ответ, словно он у неё был давно готов.
- Место вашего покойного отца?!
- Вот именно. Мой отец скончался сравнительно молодым. И вся его несчастная жизнь, до последнего вздоха, была скудной и паршивой. Он даже и не понял, что прожил безпросветно, не ведая ничего, кроме своего токарного станка на заводе, жалкого участка земли, на котором опять же горбатился, стараясь вырастить картошку на пропитание. За это он получил парочку медалей - был отмечен его доблестный труд. Его мордовали родители, жена, дети, работа, Военкомат, партийность, государство, об него вытирал ноги весь мир. Он стал импотентом в тридцать лет. И даже не думал лечиться! Не надо ему это было! Даже радовался, что посторонии заботы не отвлекают от работы на выживание! И до последнего часа жизни ему в голову не пришло, что если уж жизнь не прекрасна, то хоть какой-то просвет в ней должен быть. Вы прожили так же, как мой папа. Задавленно, скучно и без неожиданностей. Я...
Она резко оборвала себя, чуть наклонилась к Ярову, тронула его ладонью за руку и внезапно засмеялась.
- А вот двоюродный брат отца, мой дядя, на своем семидесятилетнем юбилее дал сильную формулу своей настоящей жизни.
- Какую? - слабо улыбнулся Яров.
Елена положила на стол плоскую черную сумку, встала со стула, подхватила с тумбочки стакан и, видимо, подражая дяде, начала произносить тост - слегка пришамкивая, но пафосно и внятно.
- Господа! Позвольте сказать юбиляру!... Мне семьдесят лет... Как я рад, что всю свою прекрасную жизнь без удержу пил водку! Курил табак! Бегал за каждой юбкой! Дрался, бузил и безобразничал! Чтобы я теперь вспомнил, если именно этого счастья у меня не было?! Мои государственные награджы?! Диссертации и звания?! Международные премии ?! Говно все это! Пошлое говно! А вот водочка и девочки под хорошую сигару украсили дни моей жизни и сейчас только эти воспоминания дают мне возможность предстать пред лицом Вечности с ясной совестью и бодрым духом! Выпьем!
- Если хотите. - подхватил Яров и Елена засмеялась.
- Я за рулем, но выпьем обязательно в другой раз. Так понял, что я хотела тебе сказать?
- Да. - откровенно невесело ответил Яров. - И спасибо за милосердие.
- Не только. - серьезно поправила она. - Вы мне интересны. Скажем так. Вы нестандартны. В вашей натуре есть что-то скрытое... Вы помните нашего жуткого, косматого деда Чекмнева в отделении?
- Такого не забудешь.
- Так вот он мне сказал: "Ты смотри, Еленка, этот Яров - подпольный миллионер!" Он, конечно, другое имел ввиду, поскольку для него всякий настоящий человек должен быть миллионером. Хотя бы подпольным. Как он.
- Старый дуралей - миллионер? - поразился Яров.
- Ходят слухи. У него пистолет под матрацем нашли, когда он умер.
- Умер?
- Пришло время и ему. Тоже, мне кажется, успел нашкодить. Но Бог с ним. - в голосе Елены зазвучали капризные нотки. - Так мы едем вместе на Волгу?
- Видишь ли...
- Едем или нет?! Завтра же?! - крикнула она и Яров набрался мужества ответить твердо.
- Едем. Завтра.
- Хорошо. - просто ответила она, взяла со стола свою сумочку и шагнула к дверям. - Я приежаю за тобой завтра утром.
- До встречи... Если будем живы.
- Не говори так.
Елена поцеловала его уже в открытых дверях - спокойно, сильно и откровенно, без всякого жеманства и не скрывая своего искреннего желания. Илья Иванович не мог и вспомнить, когда его так целовали, если вообще таковое случалось. Елена уже спускалась по лестнице, а он всё стоял на пороге, прислушиваясь к её шагам. Но снизу появилась тетя Вера с неизменным Артошкой и женщина сказала с такой тихой серьезностью, словно сообщала государсвенную тайну.
- Прелестная женщина, Илья Иванович. Я очень, очень рада за вас.
Ответа она не дожидалась, да Яров и не знал, чтобы мог ответить. "Прелестная" - слишком мало, а поэтом он не был и более восхитительного комплимента подобрать не мог.
Он вернулся в комнату и вдруг понял, что, скорее всего, с этим его временным жилищем пора попрощаться. Следует проститься и со всеми друзьями на трассе. Возле табачки - если у него там были друзья.
Завтра - начнется другой, прекрасный, путь и последний период его жизни.
Но вечером, в десять, - последнее рандеву с Ролом, Аликом Черным, Аликом Белым, Воробьем и всей честной компанией.
Он неторопливо собрал свои вещи, уложил в большую сумку и все это спустил вниз, к автомобилю. Следовало бы попрощаться и с тетей Верой, но не хотелось давать лживых или фальшивых обьяснений. Милая женщина не заслуживала вранья, а говорить правду ей Яров не мог.
Он включил мотор машины и вознамерился уже поехать в Москву,когда вспомнил, что как бы там ни было, но нужно передать, как положено, все свои коммерческие дела, сиречь - сдать табачную торговлю.
глава 6. Чирик-чирик! - привет прощальный.
Шли уже послеобеденные часы, когда Яров остановился возле колонок бензозправки "РБ-Люкс" и, приметив Широкова за стеклом станции, махнул ему рукой, требуя выйдти.
Широков, как всегда уравновешенный, мало чем озабоченный, без пиджака и в белой рубашке при галстуке, вышел наружу, улыбнулся и спросил.
- Ну, Илья Иванович, каких собак вы сегодня мне на шею будете вешать?
- Никаких. - сухо ответил Яров. - Прими у меня, пожалуйста, табачный ларек. Или скажи своим холуям, чтоб приняли.
Широков молча смотрел ему в глаза несколькол секунд, потом произнес без выражания.
- Илья Иванович, мне чужого не надо. Это не мой киоск.
- Перестань, Алик, я...
- И я вовсе не Алик Черный. Никогда им не был и не буду.
- Но, Рудик, ведь...
- А вот разбираться в вашей уголовщине - я не собираюсь. Что положено, я вам выплачиваю. И будьте здоровы. Так своему пахану и доложите.
- Что доложить?
- Что свою работу "смотрящего" выполнили на совесть. Я - ничего не утаиваю, Воробей тоже работает по закону. Киргиза Чингиза до смерти довели. Что вам ещё надо? Что, сволочи?! Обложили данью, так хоть работать дайте!
Яров оторопел и не сразу нашелся для вопроса.
- Кто обложил данью? Свиблов?
- Какой ещё Свиблов?! Хватит дурочку играть! Сам знаешь кто!
Широков демонстративно, яростно плюнул себе под ноги, отвернулся и исчез в глубине станции.
Яров уныло побрел к машине. Снова оказалось,что он не понимает, что вокруг происходит. "Смотрящий" - это он уже знал. Это крупная фигура мафиозной группировки - он досматривает за порядком в рекетируемом районе, поддерживает там закон и порядок. "Смотрящий" - доверенное лицо того авторитета, который царь и бог в контролируемом бизнесе. Да вот никто такой должности в полном и властном обьеме Ярову не доверял, хотя теперь могла возникнуть и другая точка зрения. Все действующие фигуры в ситуации опять двоились и предназначение каждой было непонятным.
Яров доехал до своей табачной лавочки со скучным намерением тут же её и поджечь, коль скоро от неё отрекались. Автоматичски он снял защитные щиты с окон, хотя вовсе не собирался запускаться в торговлю.