Возле карусели какая-то старуха составила два стула и на этом самодельном прилавке открыла торговлю: она продавала два матраца с клеймом магазина «Лувр», замусоленную книжку под названием «Путеводитель по железной дороге от Гельзенкирхена до Эссена», комплект английского иллюстрированного журнала за 1938 год и маленькую жестяную коробочку, в которой когда-то была лента от пишущей машинки.

– Хорошие вещи, – сказала старуха подошедшему Ласнову.

– Да, вещи что надо, – подтвердил он и хотел было идти дальше, но старуха вдруг кинулась к нему, притянула к себе за рукав и зашептала:

– Для Копа прибыл ящик из Одессы с рождественскими подарками.

– Да ну? А что в нем?

– Пестро раскрашенные сахарные фигурки, резиновые звери с пищалками. Вот будет весело!

– Это точно, – сказал Ласнов, – будет весело.

Когда он, наконец, дошел до ларька Копа, тот, сгрузив с тележки свой товар, как раз расставлял его по полкам: щипцы для угля, чугуны, железные печки, старые ржавые гвозди, которые он собственноручно вытаскивал из бросовых досок и выпрямлял. К ларьку Копа стянулся почти весь базар, онемевшие от волнения люди глядели в сторону вокзала. Коп устанавливал каминный экран, на котором была изображена китаянка, окруженная золотыми хризантемами.

– Начальник станции велел сказать, что на твое имя прибыл ящик. Его сейчас привезет сюда мальчишка, который вечно болтается на станции.

Коп взглянул на Ласнова, вздохнул и тихо произнес:

– И ты… Ты тоже об этом…

– Что значит «тоже»? – возмутился Ласнов. – Я иду прямо с вокзала, чтобы тебе сообщить…

Коп боязливо поежился. Одет он был, как всегда, чисто: серая меховая шапка, в руках трость, которую он при ходьбе с силой вонзал в землю и, как единственное воспоминание о лучших днях – небрежно зажатая в углу рта сигарета, обычно погасшая, потому что у него никогда не было денег на табак.

Двадцать семь лет назад Ласнов, дезертировав из армии, вернулся в деревню и принес весть о революции. Коп в то время был комендантом вокзала в чине фенриха[1], и когда Ласнов во главе солдатского совета явился на вокзал, чтобы арестовать Копа, тот не пожелал даже ради спасения своей жизни сделать незначительное движенье губами и выплюнуть сигарету, хотя видел, что взгляды всех прикованы к уголку его рта. Коп ждал, что его расстреляют, но Ласнов только влепил ему здоровенную оплеуху и вышиб сигарету у него изо рта. А без сигареты он выглядел мальчишкой, не выучившим урока, и они оставили его в покое. Сперва он был учителем, потом занялся торговлей, но и до сих пор, встречая Ласнова, боялся, что тот опять вышибет у него изо рта сигарету. Коп поднял на Ласнова испуганные глаза, подвинул немного каминный экран и сказал:

– Если бы ты только знал, сколько человек мне это уже сообщили!

– Экран для камина! – удивленно воскликнула какая-то женщина. – А где взять теперь тепло, от которого загораживаются этим экраном?

Коп кинул на нее презрительный взгляд.

– У вас нет чувства красоты.

– Зачем оно мне, – смеясь, возразила женщина, – я и сама красива, да еще гляди, сколько у меня красивых детей. – И она быстро погладила по головам четырех стоящих вокруг нее детей. – Но тогда надо…

Она так и не кончила фразы, потому что в этот момент ее четверо ребят бросились со всех ног вслед за другими детьми в сторону вокзала, навстречу мальчишке, который вез на тележке начальника станции ящик для Копа.

Все торговцы вышли из своих ларьков, дети слезли с карусели.

– Господи, – тихо сказал Коп Ласнову, единственному, кто не двинулся с места. – Я уж начинаю жалеть, что получил этот ящик. Они меня разорвут.

– А что там внутри?

– Понятия не имею. Знаю только, какие-то штучки из жести.

– Мало ли что может быть из жести – консервные банки, игрушки, ложки.

– Маленькие шарманки с ручками.

– Да мало ли что…

Коп вместе с Ласновом помогли мальчишке снять с тележки ящик. Ящик был белый, сбитый из свежевы-струганных досок, высотой чуть поменьше стола, па котором Коп разложил свои ржавые гвозди, ножницы и прочий скарб…

Все затаили дыхание, когда Коп, вытащив старую кочергу, принялся открывать крышку ящика; послышался скрежет отдираемых гвоздей. Ласнов удивился, что успела собраться такая большая толпа; он вздрогнул, когда мальчишка вдруг сказал:

– А я знаю, что там.

Все молча уставились на него, мальчишка окинул взглядом напряженные лица стоявших вокруг людей, пот выступил у него на лбу, и он прошептал:

– Ничего там нет… Ничего.

Скажи он это на мгновение раньше, разочарованная толпа накинулась бы на него и избила бы, но Коп уже успел оторвать крышку и рылся теперь в стружках; он вынул слой стружек, затем слой скомканной бумаги и поднял над головой какие-то блестящие предметы, которые достал из ящика.

– Пинцеты! – крикнула какая-то женщина. Но это были вовсе не пинцеты.

– Нет, нет! – воскликнула та женщина, которая сама себя назвала красивой. – Нет, это…

– Что же это такое? – спросил маленький мальчик,

– Это щипцы для сахара, – раздался желчный голос хозяина карусели; злобно расхохотавшись, он всплеснул руками и, не переставая смеяться, побежал к своей карусели.

– В самом деле, – сказал Коп, – щипцы для сахара. Много-много щипцов для сахара…

Он швырнул щипцы, которые держал в руке, назад в ящик и принялся рыться в его недрах. Хотя толпившиеся люди и не видели его лица, они знали, что он не смеется: он копался в куче позвякивающих металлических предметов, как скряга на картинке в своих сокровищах.

– Это на наших похоже, – сказала женщина. – Подумать только – щипцы для сахара! Если бы был сахар, я бы его уж как-нибудь руками взяла…

– Моя бабушка, – заметил Ласнов, – всегда брала сахар руками, но ведь она была глупая, темная крестьянка.

– Я думаю, что тоже отважилась бы на это.

– Ты всегда была свинья свиньей – брать сахар руками! Нет уж!…

– Ими можно, – сказал Ласнов, – выуживать помидоры из банки.

– Если у кого есть помидоры… – ответила женщина, назвавшая себя красивой.

Ласнов внимательно посмотрел на нее. Она и в самом деле была красива – густые светлые волосы, прямой нос и темные выразительные глаза.

– А еще ими можно, – не унимался Ласнов, – срывать огурцы.

– Если у кого есть огурцы, – ответила женщина.

– А еще ими можно ущипнуть себя за задницу.

– Если у кого есть задница, – сухо отрезала женщина.

Ее лицо становилось все злее и красивее.

– А еще ими можно брать уголь.

– Если у кого есть уголь.

– А еще ими можно держать сигарету, когда куришь.

– Если у кого есть курево.

Когда говорил Ласнов, все смотрели на него, а когда он замолкал, все переводили взгляд на женщину, и чем бессмысленнее в этом разговоре становилось назначение щипцов, тем несчастней было выражение на лицах детей и взрослых. «Надо их рассмешить, во что бы то ни стало рассмешить, – думал Ласнов. – Я опасался, что в ящике окажутся зубные щетки, но щипцы для сахара еще хуже». Покраснев под торжествующим взглядом, он громко возвестил:

– А еще ими можно накладывать вареную рыбу.

– Если у кого есть вареная рыба, – не унималась женщина.

– А еще ими могут играть дети, – тихо сказал Ласнов.

– Если у кого… – начала было женщина и рассмеялась, и все рассмеялись вместе с ней, потому что чего-чего, а уж детей у всех хватало.

– Послушай, – обратился Ласнов к Копу, – дайка мне три штуки. Почем они?

– По двенадцать, – сказал Коп.

– По двенадцать! – воскликнул Ласнов и кинул деньги Копу на стол. – Да это ж даром!

– И в самом деле недорого, – смущенно сказал Коп.

Десять минут спустя все дети на базаре бегали с серебряными, блестящими щипцами для сахара; они размахивали ими, кружась на карусели, щипали друг друга за нос, чуть ли не тыкали ими в лицо взрослым.

Мальчишка, который привез ящик, тоже получил в подарок щипцы. Он сидел теперь на каменных ступеньках вокзала и булыжником выравнивал изогнутые щечки щипцов. «Наконец-то будет чем выковыривать окурки, застрявшие в щели между половицами». Он пробовал это делать кочергой, проволокой, ножницами, но никогда ничего не получалось. Теперь у него в руках был новый инструмент, и он знал, что получится.

вернуться

1

Фенрих – соответствует русскому чину прапорщика.