Предо мною двухэтажный дом с тремя облупленными колоннами по фасаду; зияют окна верхнего этажа; рамы из них выломаны, колоды - тоже, вывалилась и часть кирпичей; окна - зубчатые, рваные дыры, и кажется, что из них на улицу холодным дымом лезет густейшая тьма. Вокруг дома ничего нет - ни забора, ни служб; от широких ворот остались только кирпичные, обломанные столбы. Дом как будто выброшен из города на пустырь.

Пять окон; два из них тоже без рам, с выломанными косяками, заложены кирпичом. Сквозь мутное стекло одного из трёх, крайнего, просвечивает рыжеватое пятно лампы; это окно, несмотря на духоту, закрыто и даже забито снаружи доскою наискось: очевидно, рама сгнила и открыть её нельзя.

За окном - шумят; шум похож на лай и вой собак; кажется - кто-то плачет; два голоса наперебой кричат:

- Валет пик...

- Врёшь - король...

- Две копейки!

- На-ко, выкуси...

Из-за угла дома выползает призрачная фигура неопределённых форм, кажется, что она идёт на четвереньках. Присмотревшись - узнаю: это "мамаша Кемских"; она, согнувшись, подбирает что-то с земли, кладёт в подол; слышно, как она ворчит. Вот она подползла ко мне, почти наткнулась на мои ноги, стремительно выпрямилась и, бросая в меня щепками, прутьями, кричит:

- А-а, проклятый...

Это неестественный, нечеловеческий крик; человек не может, не должен так кричать.

Вблизи "мамаша Кемских" маленькая точно подросток, это, вероятно, потому, что она в одной рубахе. Сгибаясь под прямым углом, она хватает с земли пыль, сор, швыряет в меня и зовёт режущим голосом:

- Дети, дети...

Я слышу топот босых ног и ухожу; меня провожают раздражённые возгласы:

Тащи её...

- Э, дура...

- Кто её выпустил?

Молодой, неокрепший басок произносит слова сквернейшей русской ругани.

...Светает. Сижу на скамье городского бульвара и очень хочется спросить кого-то:

"А зачем это нужно - "мамаша Кемских" и подобные ей? Кому нужны бессмысленные страдания человека?"