- Возвращайся в заведение, киса, - сказал я, пристально тырясь на Контрабаса.

- Да, ты лучше иди, - сказал он.

Я подождал чуток, пока она скроется за углом. Чувствовал я себя странно, даже еще странней. Веки сами закрывались.

Трудно поверить, но я засыпал.

- Контрабас... - сказал я и медленно сполз на землю. Я был ласточкой и быстро-быстро скользил над землей по голубому небу. Нет, это было не небо; кто-то тащил меня за ноги. Только вот есть ли ноги у ласточек? Я видел над собой лицо Контрабаса, но все еще оставался ласточкой. Видимо я заснул, а потом лишь почувствовал, что прихожу в себя.

- Черт подери, Дирижер! Ну ты и храпел, будто Тромбон после страшного перепоя, - сказал Контрабас.

Я лежал в какой-то подворотне, а этот долбаный Ромео стоял возле меня на коленях, и на его лице были написаны радость и облегчение.

- Вот это номер, - сказал я, еле двигая языком.

- Я уже пятнадцать минут пробую тебя добудиться.

Я с трудом уселся, в голове была сплошная каша.

- Слушай, Контрабас, - заговорил я. - Я заснул. Ты хоть понимаешь, что это значит?

Он глуповато пялился на меня глуповато, на его лице не отражалось ни единой мыслишки.

- Контрабас, тут кто-то выебывается.

Я с трудом поднялся с тротуара, грязный и опять же злой как тысяча чертей. Только теперь повод был совершенно другой. Меня сделали дураком.

Мне хотелось рвать и метать, только вместо этого я как болван стоял посреди улицы. Но я уже мог размышлять, и этот процесс шел все живее.

Весенний Розмарин, закостеневший пердун, игрался со своими собаками возле развалин того, что он называл своим домом. Псы были ужасно ленивые и дурнее всего, что может передвигаться, но у старика была к ним слабость, именно с ними он привык терять остатки своего времени.

- Вот видишь, Дирижер, сколько лет человек пахал, пахал, а теперь, пожалуйста, не имею ни шиша, - сказал он. - Когда-то, да-а, когда-то и я пожил. Но ты же знаешь, война дала, война и забрала, разве не так?

В свое время он занимался наркотиками. Был он в почете, пока у него не поехала крыша. Купил как-то раз не то, что надо, потерял репутацию, и конкуренты мигом выставили его с рынка. Короче, не повезло. Теперь вот он игрался с собаками.

Мы зашли в его хибару и там, среди старых одеял, матрасов, разбросанных консервных банок, одежек, обуви, какой-то другой рухляди, еле нашли местечко, чтобы присесть.

- Ходят слухи, что ты сейчас работаешь на Маленького Принца, - сказал он.

Собаки зашли за нами и легли возле своего хозяина.

- Так ты еще неплохо стоишь, - заметил я. - Еще имеешь ходы-выходы.

- Имею, имею. Ходы, выходы, информацию, иногда и пригодиться могу. Кому-нибудь такому, как ты. Если, конечно, у тебя есть чем заплатить.

- Есть, - коротко сказал я.

На этом долбаном свете платить нужно было за все. На шару ничего не давалось. Ай, Контрабас, Контрабас, счастливчик хренов...

- Что тебя связывает со скрипачом? - спросил я.

По лицу Весеннего Розмарина пробежала тень.

- Да, я знаю, что ты меня там видел, - согласился он. - Но ты же знаешь и то, что я завязал. Со всем на свете. Не вступаю ни в какое дело. Разглядываюсь повсюду, но ни во что не влезаю. И продаю лишь то, что знаю. А знаю я много чего, и это самое лучшее.

Я кивнул. Пусть даже я и видал его два дня назад в "Голубом Щите", все равно не думал, чтобы он был замешан в это дело. Когда-то, любое место, где он выставлял свою рожу, начинало вонять. Теперь все поменялось. Он сам уже ничего не организовывал. Ему хватало того, что мог следить, наблюдать. Он появлялся там, где что-то происходило, заглядывал в разные укромные местечки, и что самое удивительное, умел на этом заработать. Нюх у него был отменный.

- Этот чувак блефует, - сказал я. - Притворяется, что колдует, только все это химия. Никакая не магия, а просто химия.

Весенний Розмарин усмехнулся.

- Ты так считаешь?

- Ну, точно не знаю, но это должно быть какая-то отрава. Может наркотик? Что-то усыпляющее. Вчера у меня было что-то подобное в выпивке. Вот только с этим что-то не вяжется. Там не все пьют, во всяком случае, не одно и то же и не в одно и то же время. А когда скрипач начинает играть кондрашка хватает всех одновременно. Даже не знаю, замешан ли в это дело бармен. Но все равно, никак не догоню, как оно все там происходит.

Старик покачал головой и наморщил брови.

- Двадцать лимонов, двадцать лимонов, и я выкладываю тебе все как на духу.

Вот тут он уже пересолил.

- Я только хочу знать, что это за средство.

- Это все сложно, немного, конечно, но на двадцать лимонов хватит.

Только я все еще не был уверен, стоит ли таких бабок то, что расскажет мне Розмарин.

- И это все закончит раз и на всегда, Дирижер, - сказал он. - Я тоже не верю в чудеса. Один раз я позволил себя наебать, только это уже не повторится. Я умею глядеть. Хорошо умею. Когда я выложу тебе все, что видел тогда в заведении, а тогда видел много интересного, ты просто пойдешь туда и прикончишь кого следует.

- Даже если этот тип пуленепробиваемый?

- Ой, Дирижер, не строй из себя такого наивняка!

Я сдался. Что ж, такие времена. Принц за убийство платил мне сто пятьдесят лимонов, за информацию мне приходилось выложить двадцать. Человеческая жизнь совершенно потеряла свою ценность. Плохую профессию я выбрал. Нужно было становиться шпиком.

- Послушай, деньги получишь, когда Принц заплатит мне.

Он поглядел на меня. Согласился. У него тоже были свои способы забирать долги, а у меня вовсе не было желания когда-нибудь проснуться с отпиленными ногами.

- В твоей выпивке ничего не было, - сказал Розмарин. - Это все газ. Газ очень редкий, просто так не купишь; во время войны им пользовалась разведка. Я бы и сам не сориентировался, если бы когда-то, по работе, не столкнулся с чем-то подобным. Действует очень мягко, как галлюциноген, сразу никогда не заметишь. Если бы у меня было что-то подобное, уж я бы использовал его получше.

Весенний Розмарин поднялся и отлил в уголке. Потом продолжал рассказывать. Из его рассказа я понял одно.

А понял я то, бля, что совершенно не работал головой.

Глаза у Тромбона сделались большие, потом еще больше, а потом уже совсем квадратные. Флейтяра, так тот вообще варежку раскрыл. Один только Контрабас оставался невозмутимым, хотя это именно он сказал:

- Шустро придумано.

Чертов Ромео со своей престарелой Джульеттой.

- Да, именно так оно и было задумано, - сказал я. - Сегодня вечером идем туда. Уже все ясно, так что неприятностей быть не должно.

- Ухлопаем только скрипача? - спросил Тромбон.

- Нет, всех четверых. Это окончательно закроет все дело. Я никому не позволю меня наебывать.

- Но деньги ты получишь только за скрипача.

- Ну и хер с ними.

- Нет проблем. - Флейтяра поднял руки. Его интересовала одно только музыка. Убивал он только в паузах.

- Так я пойду, чтобы к вечеру вернуться, - сказал Контрабас.

- Вот так и пойдешь? - голос Флейтяры не обещал ничего хорошего.

- Ну, чтобы к вечеру и вернуться.

- А ты, Контрабас, знаешь, что трахаются ночью; днем творят музыку.

- Так кто тебе запрещает идти блядовать сейчас? - спросил Контрабас и вышел.

- Сволочь, - подвел итог Флейтяра. - Без него можем засунуть инструменты себе в задницы. Без контрабаса ни хрена не выйдет.

Он был прав. До двенадцати было еще далеко, а день провести хоть как-то было надо.

- Ну что же, может и правда пройдемся по блядям, - предложил я.

Флейтяра глядел на меня так, будто хотел сказать: а пошли вы все.

- Для музыки это будет ужасной потерей.

- Тромбон, идешь с нами? - спросил я.

Тот отрицательно покачал головой. Он никогда с нами не ходил. Тромбон мог вырвать у типа сердце и сплющить башку. Но вот женщин побаивался.

Мы пошли без него. Мы договорились с Флейтярой заскочить к одной такой парочке, что каждый вечер высиживали в "Квазаре". Дамочки были ничего, никакого тебе "ретро", обычные "business women". Они знали, чего хотят, и знали, чего от них хотят другие. Жили они в одном таком, более-менее оборудованном подвале. Мы там бывали уже не раз.