Поистине, подобно безумцам и проповедникам покаяния, излил я гнев свой на все, что было у них великого и малого: "Лучшее их ничтожно, плохое и дурное их ничтожно!" — так смеялся я.

Вы интересовались когда-нибудь, что великого в ваших святых? Кто-то умеет поститься тридцать дней подряд — неужели вы думаете, что это нечто созидательное? Кто-то стоит на голове — неужели вы думаете, что это нечто прекрасное? Кто-то лежит на гвоздях — вы считаете, этот человек придает жизни больший смысл? Люди убегают от мира в пещеры, в далекие горы. Эти беглецы — вы считаете их созидателями ? Они трусы. Они не смогли бы выстоять перед жизнью; они боялись поражения, они боялись стать побежденными. Они сбежали в далекие горы. И вот что самое странное: вы поклоняетесь им; вы молитесь беглецам.

А людям, которые сражаются, чтобы сделать жизнь лучше, вообще не поклоняются. Никто их даже не поблагодарит. Ваши так называемые святые всех религий, в прошлом, были просто лишним грузом на земле, и они паразитировали на человечестве. Этого больше не должно быть.

Криком и смехом изливалась из меня мудрая страсть моя, дикая мудрость моя, в горах рожденная! Высочайшая страсть моя, шумящая крыльями! Мудрость всегда дика. Она не рождается в университетах. Я много времени провел в университетах и никогда не видел, чтобы кто-нибудь стал мудрым в университете. Да, люди становятся образованными. Они становятся компьютерами — они запоминают всевозможную чепуху — но что касается мудрости, если вы ищете ее в университете, то вы пришли не в то место.

Мудрость дика, знание — ручное. Но что имеет в виду Заратустра, когда говорит, что мудрость дика? Он имеет в виду, что пока вы не освободитесь полностью от общества и его пут, пока окончательно не перестанете бояться его осуждения... потому что это лишит вас всякого уважения, это принесет вам всевозможные неприятности; это сделает вашу жизнь невозможной.

Как раз на днях я получил письмо от друга из Дели, в котором говорится, что американское правительство все еще настаивает на том, чтобы мне заткнули рот.

Но пока я жив, никто не заставит меня молчать. И конечно, распятие несколько устарело. Но они всячески стараются, чтобы мои книги не доходили до читателей, чтобы мои слова не печатались в газетах.

Спикер верхней палаты индийского парламента сказал: "Я удивлен: почему газеты распространяют его взгляды?" И это демократия, где свобода слова считается одним из самых важных прав. Америка — страна великой демократии. Одна демократия говорит другой демократии, что мне нужно заткнуть рот.

Мой друг испугался. Он поинтересовался:

— Что это значит? Это значит, что его нужно убить? Это что, пароль — "Ему нужно заткнуть рот ? " Офицер ответил:

— Я не уполномочен уточнять, что это значит.

Если вы хотите быть мудрым, если вы хотите быть понимающим, вы неизбежно должны стать бунтовщиком, потому что вам придется сражаться против стольких предрассудков, стольких глупых представлений, которые люди считают высшей истиной, что вы всех будете раздражать. Вы должны позволить себе абсолютную свободу от прошлого, от всего наследия человечества. Именно это сделает вас диким.

Вам придется стать самостоятельным — без всякой поддержки. Вы будете одиноки, но в этом есть великое счастье, и это — ключ к ясному видению. Это не только освобождает вас от оков общества; это освобождает вас для более великой, вселенской жизни, для вечной жизни.

...дикая мудрость моя! Высочайшая страсть моя, шумящая крыльями! Знание тяжело; оно подвластно закону тяжести. Мудрость делает вас легким. Легким настолько, что вы можете летать в открытом небе.

И часто, когда я смеялся, она внезапно увлекала меня вдаль и ввысь: и летел я, трепеща, как стрела, в напоенном солнцем восторге. Только дикий, абсолютно свободный разум знает радость стрелы ...в напоенном солнцем восторге:

— туда, в далекое будущее, которого не видела еще ничья мечта, на Юг, столь знойный, что и не снился художникам; туда, где боги, танцуя, стыдятся всяких одежд.

Истинно разумная человеческая раса будет стыдиться что-нибудь скрывать. Каждый человек будет открытой книгой. Нет необходимости прятаться.

Ваши одежды — не просто зашита для тела; по крайней мере, сначала их не было — ведь все животные, птицы, все деревья могут жить без одежды, и человек тысячи лет жил без одежды. Возможно, сейчас трудно было бы отказаться от нее, потому что тело уже привыкло , и одежда ослабила его. Одежда защищает его, а все защищенное становится слабым. Она оберегает его от перемен погоды, и тело стало зависеть от одежды.

Но в будущем должна быть возможность, когда вы можете побыть без одежды — на морском берегу, в горах, в прекрасном лесу или красивом саду у вашего дома... Подлинный человек, если он может танцевать, будет стыдиться одежды.

Заратустра говорит: "Неминуемо придет то время, когда боги, танцуя, будут стыдиться всяких одежд". Только не в Пуне! Пуна — исключение. Она останется в могиле прошлого; она не станет садом будущего.

Так говорю я сравнениями, запинаясь и хромая, как все поэты; поистине, стыжусь я того, что приходится мне быть еще и поэтом!

Почему Заратустра говорит, что ему стыдно быть поэтом? Потому, что поэзия делает вещи прекраснее, чем проза. Но эта красота основана на лжи.

Поэты слишком много лгут. Фактически, безо лжи поэзия превратится в прозу. А почему ему еще приходится быть поэтом? Потому, что истину нельзя высказать в прозе. Проза слишком обыденна. Она хороша для рынка. Покупая овощи на рынке, не говорите стихами; иначе подумают, что вы сумасшедший.

Но для разговора об истине, о красоте, об экстазе, для разговора обо всем священном поэзия представляется единственной возможностью. Проза слишком обыденна, а без прозы остается только поэзия.

Третьей альтернативы нет. Люди пытались использовать и третье, но это на самом деле нельзя назвать настоящей альтернативой: люди оставались безмолвными, пытаясь общаться через тишину. Но, к сожалению, очень трудно найти человека, способного понимать тишину. И тот, кто умеет понимать тишину, не нуждается в вас. Он обретет собственную дикую мудрость.