Вице-канцлер сказал:

— Но это будет непросто. Если вы обратите весь университет, разорится не только этот подрядчик, разорится весь университет. Двадцать лепешек на каждого студента!

Я сказал:

— Но что я могу поделать? Он спросил:

— А какова цель всего этого? Я сказал:

— Это бесцельная деятельность; приходите как-нибудь. Он сказал:

— Хорошо, завтра приду. И подрядчику я тоже сказал:

— И вы приходите.

Оба они присоединились к нам и сказали:

— Господи, это действительно прекрасно. Эта тишина, эти звезды, никаких машин, никакого страха, что кто-то смотрит на тебя... Можно просто танцевать как маленький ребенок!

Вице-канцлер сказал подрядчику:

— Я приму меры. Вы не понесете убытков, не волнуйтесь. Я понимаю, что тем, кто попробовал это, нельзя помешать.

С тех пор вице-канцлер иногда присоединялся к нам. А когда вице-канцлер и несколько профессоров присоединились к нам, это стало престижным.

Когда шел дождь, я обычно ходил по пустынным улицам; и вскоре несколько человек без зонтиков стали ходить вместе со мной — просто наслаждаясь дождем.

Вице-канцлер сказал мне:

— Ну вот, теперь вы создаете еще больше неприятностей. Скоро ко мне придет еще и работник из прачечной. Откуда вы берете эти идеи? Дожди идут каждый год. Я здесь десять лет, и до вас никто не ходил под дождем; и вы распространяете мысль, что ходить под дождем — такое экстатическое переживание. Я сказал: — Приходите как-нибудь.

Он сказал:

— Вы великий торговец! Я не собираюсь приходить, потому что я знаю, что вы правы. Однако он пришел. Я спросил:

— Что случилось?

— Я не мог побороть искушение: а вдруг я что-то теряю? За всю свою жизнь я ни разу не был под дождем, тучами, молнией.

Он был стар, но получил огромное удовольствие. Он обнял меня, привел к себе домой и сказал:

— Вы слегка сумасшедший, в этом нет сомнения; но в ваших идеях что-то есть. Но пожалуйста, не распространяйте эту идею в университете; иначе все студенты покинут классы и уйдут под дождь.

Это было так прекрасно, потому что университет со всех сторон был окружен холмами, высокими деревьями, и там не было никакого движения. Он находился за городом, и танцевать на ветру под дождем...

В жизни нет никакой причины.

Это то общее, что есть у нас с розовым бутоном. Гаутама Будда не скажет это; не скажут ни Махавира, ни Иисус, ни Моисей. Все они дадут вам причины, цели, назначения; ведь это привлекательно для вашего ума.

Правда: мы любим жизнь, но не потому, что привыкли к жизни, — не просто по привычке, — а потому, что привыкли к любви.

Это уточнение нужно запомнить. Мы любим жизнь не потому, что мы привыкли жить. Вы не можете сказать: «Я прожил семьдесят лет, теперь это старая привычка — вот почему я продолжаю жить, вот почему я хочу жить и дальше, поскольку очень трудно бросить старую привычку».

Нет, жизнь — не привычка. Вы любите жизнь не потому, что приучились жить, а потому, что привыкли к любви.

Без жизни не было бы никакой любви. Жизнь — это возможность: почва, на которой расцветают розы любви.

Любовь ценна сама по себе; у нее нет цели; в ней нет смысла. Она необычайно важна; это великая радость; это само по себе великий экстаз — но во всем этом нет никакого смысла. Любовь — не бизнес, где есть цели, назначения, причины.

В любви всегда есть какое-то безумие. Что это за безумие? Безумие в том, что вы не можете объяснить, почему вы любите. Вы не можете сказать о своей любви ничего резонного.

Вы можете сказать, что занимаетесь определенным делом потому, что вам нужны деньги; вам нужны деньги потому, что вам нужен дом; вам нужен дом, потому что как же жить без дома? В обычной жизни у всего есть какая-нибудь цель, но любовь — вы не можете дать никаких объяснений. Все, что вы можете сказать: «Я не знаю. Все, что я знаю — это то, что любить — значит открыть самое прекрасное в себе самом». Но это не цель. Это не в мозге. Это пространство нельзя превратить в товар. Это пространство — снова розовый бутон с каплей росы наверху, сияющей, словно жемчуг. И под утренним солнцем, на утреннем ветерке, роза танцует.

Любовь — танец вашей жизни.

Поэтому те, кто не узнал любви, упустили танец жизни; они упустили возможность вырастить розы. Вот почему мирскому уму, расчетливому уму, уму-компьютеру, математику, экономисту, политику любовь кажется безумием.

В любви всегда есть какое-то безумие. Но в безумии всегда есть также и определенный метод.

Эти слова так прекрасны, так замечательны. Другим, тем, кто не испытал ее, любовь кажется безумием. Но для того, кто знает любовь, это — единственная норма. Без любви человек может быть богатым, здоровым, знаменитым; но он не может быть нормальным, потому что он ничего не знает о внутренних ценностях. Нормальность — не что иное, как благоухание роз, цветущих в вашем сердце. Это огромное прозрение Заратустры, когда он говорит: «Но в этом безумии, которое известно как любовь, всегда есть определенный метод, это не обычное безумие».

Любящим не нужно лечиться у психиатра. У любви свой собственный метод. В действительности, любовь — величайшая целительная сила в жизни. Тот, кто упустил ее, остается пустым, неосуществившимся. В обычном безумии нет никакого метода, но в безумии, называемом любовью, есть определенная разумность. Что это за разумность? Она делает вас радостным, она делает вашу жизнь песней, она приносит вам необычайное изящество.

Вы замечали? Когда кто-нибудь влюбляется, ему не нужно объявлять об этом. Вы можете увидеть, что в его глазах появилась новая глубина. Вы можете заметить в его лице новое изящество, новую красоту. В его походке вы можете увидеть тонкий танец. Он остался тем же человеком, и все же он не тот же самый человек. В его жизнь вошла любовь, в его бытие вошла весна, в его душе расцвели цветы.

Любовь производит немедленные превращения.

Человек, который не может любить, не может также быть разумным, не может быть изящным, не может быть красивым. Его жизнь будет просто трагедией.

И мне, любящему жизнь, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри, а также те, кто подобен им среди людей, больше всех знают о счастье.