Вотрин Валерий
Обретение мощей св Матиаса Ратмана, университетского профессора
Валерий Вотрин
ОБРЕТЕНИЕ МОЩЕЙ СВ. МАТИАСА РАТМАНА, УНИВЕРСИТЕТСКОГО ПРОФЕССОРА
Всю свою жизнь профессор Матиас Ратман посвятил кропотливому изучению житий святых и мучеников церкви.
Другого такого знатока в этой области невозможно было сыскать и в Григорианском университете.
Самая незначительная деталь биографии того или иного святого нашла свое отражение в биографии профессора.
Жизнь его вобрала в себя множество самых ярких фактов из биографий великих святых и страстотерпцев и в конце стала походить на жизнь отшельника-аскета, преисполненного благодати.
Он гордо приял венец мученичества, оставаясь стойким до конца.
Матиас Ратман - святой.
Никто не забыт, ничто не забыто. Профессор Ратман читал у нас лекции по истории церкви. Это был уже старый человек. Каждое утро ровно в половине девятого открывалась дверь, и входил проф. Матиас Ратман. Он был очень пунктуален. С жадностью и нетерпением ждали мы его. Он был для нас образцом доблести и личного мужества.
Он читал нам лекции по истории церкви.
Мы знали о нем. Мы знали, какой это великий человек. Его исторические труды по значимости могут быть сравнимы лишь с трудами великого Миня. С младых ногтей проф. Матиас Ратман начал заниматься житиями святых и страстотерпцев и продолжал заниматься этим и на склоне лет. И когда читал нам лекции - тоже. Это был чрезвычайно трудоспособный человек. Им было написано около 200 книг и множество статей. Говорили, он ночи напролет сидит за своим письменным столом и пишет.
Так он боролся с режимом.
В самые мрачные годы, когда реакция торжествовала и режим душил и подавлял всяческое свободное волеизъявление, Матиас Ратман разбирал в библиотечных хранилищах древние манускрипты на сирийском и греческом. Душа его горела. Тишина библиотек звала к борьбе. Древние свитки говорили языком лозунгов. Матиас Ратман смачивал пальцы слюной гнева и переворачивал страницу движением граненым и острым, как штык.
Его звала борьба.
Тогда все подспудно бурлило. Жестокое давление породило сопротивление. Рабочие сидели в тюрьмах. Крестьянам нужна была земля. Целые кварталы бедноты переселяли из родных трущоб в буржуазные домины из кирпича. Сердце разрывалось от всего от этого. А Матиас Ратман писал. Он писал об ушедших эпохах, в которых, однако, жило предвестие теперешних великих дней. Могучие фигуры первых христианских пресвитеров вставали со страниц его книг. Гонения Деция и Валериана призывали к отмщению. Похлебка из мяса святого Вита грозила превратиться в кипящий свинец и огненным дождем вылиться на головы притеснителей.
Он не боялся обличать.
Иногда, поднимая гудящую от идейности голову, Матиас Ратман с болью узнавал, что один его коллега опубликовал работу о передовой зарубежной философии, - и подвергся преследованиям. Другой его коллега, человек в летах, написал о скифской вольности, - и был раздавлен ненавистным режимом. Скрежеща зубами, склонял натруженный свой мозг к бумаге Матиас Ратман и, пылая праведной ненавистью, писал о первых папах-святых, коими, как известно, являются все папы начиная с Петра и кончая Феликсом IV.
Он жил в VI веке. А еще он писал о папах-мучениках.
Ими признаны все папы вплоть до Мильтиада. Даты его понтификата, согласно официального списка, - 311-314 гг. Ярмо капиталистов и хищников давило на шею рабочего класса и некоторой довольно незначительной части интеллигенции. Цензура злобствовала. Суды и тюрьмы были переполнены. Все звало к борьбе. О, Матиас Ратман отлично понимал это! Он не читал газет, а так бы сердце его разорвалось от боли и гнева, когда бы его глаза, привыкшие разбирать коптские и сирийские письмена, пробежали по сводкам из зала суда!
Ведь тогда как раз судили рабочих, участвовавших в крупной стачке.
Сжав зубы, приступал Матиас Ратман к жизнеописанию св. Дионисия, этого борца-мученика за светлые идеалы человечества. Слезы ярости закипали у Матиаса Ратмана, тогда еще не профессора, на глазах, когда он писал про св. Себастьяна, которого римская охранка подло расстреляла из луков в своих застенках.
Это произошло в IV веке.
Один раз Матиас Ратман пострадал. К нему были приставлены шпики.
Это такие люди в котелках.
Он как раз шел на явочную квартиру. Ее содержала одна молодая и привлекательная женщина, не чуждая идеям освобождения всего человечества от уз империализма. В руках Матиас Ратман нес букет, в котором была спрятана шифровка, стилизованная под любовное послание. Но она так и не попала в руки товарищей. Матиас Ратман был схвачен, доставлен в участок и жестоко избит.
Букет у него отобрали, а записку бросили в нужник.
Поздно ночью Матиас Ратман возвращался домой. Он был отпущен под честное слово. Но дома его настиг новый удар. Друзья заподозрили его в сотрудничестве с агентами охранки. Они отвернулись от Матиаса Ратмана. Ему пришлось изведать горькой участи отверженного. Но это не сломило оболганного, но пламенного революционера. Часами просиживал он над рукописью двухтомного "Александрийского мартиролога", уставая так, что, бывало, склонит натруженную свою голову к столу и забудется тяжким сном.
Во сне он видел грандиозные проекты переустройства человечества.
Светлые райские видения Города Солнца перемежались с мрачными зловонными картинами адской жизни рабочих, и, проснувшись, Матиас Ратман невольно писал о св. Панталеоне как о Кампанелле, а о св. Христофоре - как о Робеспьере.
Это было жизнеописание св. Кампанеллы и св. Робеспьера.
Он сам был св. Кампанелла и св. Робеспьер.
И он был св. Туссен-Лувертюр, св. Тупак Амару и св. Конноли.
Матиас Ратман обращался также и к биографиям великих мучениц. Так, широко известна книга о Жанне д'Арк (Розе Люксембург), а также о св. папессе Иоанне. Он вжился в эти образы. Они влились в него. И вправду, в нем проявилось женское начало, нечто вечно-бабье, что было дотоле глубоко запрятано. Ибо непререкаемо доказано, что женское присуще революции. Само это слово женского рода. Хаос содержит в себе начатки матриархата, символ йони помогал индийским сипаям в их борьбе с английскими колонизаторами. Феминизм органично слился с марксизмом, эмансипация отвергла левый оппортунизм. Труды Матиаса Ратмана в чем-то стали катехизисом рабочего движения.
Хотя он и не знал об этом.
Работа о мученичестве св. Петра вдохновляла революционеров всех поколений...
Это случилось в I веке.
...слова св. Лаврентия: "Ешьте, кушанье готово!" звали к борьбе. Враги обвиняли Матиаса Ратмана в эскапизме, в трусливом пренебрежении насущными проблемами классовой борьбы пролетариата ради обманчивых иллюзий первых веков христианства. Матиас Ратман, видите ли, прячется от действительности. Занимается не теми проблемами, какими нужно заниматься.
Прячется, видите ли, от действительности!
Этим господам тюрьма тогда казалась самым желанным местом. Некоторые из них, находясь еще на воле, видели самих себя уже в терновых венцах. Как они гордились этим! Стать мучеником в те времена было легче легкого. Достаточно было сказать что-то не так - и вот уже шипы впиваются тебе в череп! Однако они забыли, что в тюрьме возможности все же ограничены. Сколько горячих голов неосторожно погибло в карцерах и централах! Сколько честных бесстрашных бойцов сгинуло лишь по неопытности! Это отлично понимали настоящие революционеры, которые бежали с каторг и тюрем, вовсе не стараясь попасть туда лишний раз.
В этом смысле Матиас Ратман был настоящий революционер.
Он вносил свою скромную лепту в общее дело. Находясь под впечатлением от грандиозной борьбы рабочих за свои права, развернувшейся на всем земном шаре, он пишет работу о монастырских некрополях Южной Галлии. Мысленно шагая в одном строю с порабощенными народами Африки, он написал историю епископской кафедры города Гиппона, - и порабощенные народы Африки, прочитывая между строк его сочинения, находили там призывы к борьбе, призывы к свержению ненавистного ига! И тогда они легко и радостно участвовали в народно-освободительных движениях и основывали подпольные партии. В подобном же настроении от его работ находились и мы, студенты. Профессор был весьма почитаем в университетских кругах. Старый революционер знал об этом и из скромности не появлялся в общежитиях, где в ту пору распевали революционные песни и зачитывали отрывки из его сочинений.