1919 год

3 Августа. Тяжело быть полным мрачными мыслями, не верить в возможность благополучного исхода, и в то же время по наружности и перед подчиненными сохранять бодрость, разводить всем розовую воду, подбадривать всех сотрудников и поднимать уровень и качество их работы, дабы в пределах своего ведения выполнить максимум полезной и созидательной работы.

Обидно за невозможность высвободить адмирала из под власти окруживших его влияний; я сделать этого не могу, ибо я и мои доклады не нравимся адмиралу; я всегда могу вырвать у него нужное мне решение, но то же и одновременно могут сделать лица совершенно противоположного направления; нет никакой гарантии в том, что принятое решение не будет отменено или разбавлено и добавлено так, что лучше бы ничего не делать.

Все зло в полной бессистемности, в калейдоскопической смене настроений и решений, в метании без руля и ветрил под сомнительным влиянием разномастных советчиков, в бесплодных поисках лучших решений и спасительных средств.

И чем искреннее, убежденнее и энергичнее эти советчики, тем хуже, ибо самая посредственная система лучше той каши, которая получается от постоянной смене решений и от извилистого болтания нашего курса.

Сейчас адмирал крепко захвачен казачьей коалицией и примазавшимися к ней омскими политиками и разными честолюбцами, родителями всевозможных панацей по спасению положения.

Ночью арестован главный начальник военных сообщений Ставки и тыла генерал Касаткин и несколько железнодорожных служащих; последним предъявлено обвинение во взяточничестве, а Касаткину в бездействии власти.

Сенсация в Омске по этому поводу огромная, но нездоровая.

Говорят, что вина Касаткина состоит в том, что ему было доложено, что комендант станции Омск поручик Рудницкий берет взятки, но К. не принял по этому докладу соответственных мер.

Подробности неизвестны; как то странно привлечение к ответственности одного из старших чинов Ставки и предавать его военно-полевому суду за то, что пятистепенный агент брал взятки; ведь, между Касаткиным и Рудницким имеется целый ряд промежуточных начальников. Кроме того, вся деятельность Касаткина, его редкая энергия, добросовестность и борьба со всякими злоупотреблениями резко противоречат предъявленным ему обвинением; это один из лучших и честнейших работников Ставки.

Приходил Хрещатицкий; очень долго и нежно журчал о необходимости послать авторитетное и пользующееся доверием японцев лицо (читай его самого) в Токио для ведения там всех сношений по отпуску нам снабжений; доказывал, что ведение переговоров через некомпетентных лиц уже привело к тому, что Такаянаги вошел в прямые сношения с Моррисом и на некоторые вопросы X-го, ответил ему, что все будет решено по соглашению непосредственно с представителем Соединенных Штатов.

Несомненно, что вся эта интрига заведена самим Хрещатицким, которому до зарезу хочется попасть в Токио на хорошее содержание и праздное ничегонеделание; он бегает по разным лицам и миссиям, обхаживает всячески адмирала и в производимой мути думает ухватить заветную рыбку.

Ушел от меня очень недовольным, так как я высказал полное несогласие с бесцельным назначением какого-то особого представителя, раз мы имеем в Японии своих агентов, военного и министерства финансов, с целым штатом приемщиков.

Журчал про непригодность Розанова, про ошибочность политики Иванова-Ринова и видимо хотел попасть мне в тон; очевидно, он ведет какую-то махинацию по самоустройству и боится моего противодействия. Едва ли сегодняшний визит окрылил его надежды.

На дороге ряд крушений; каторжный труд личного состава железнодорожников, невероятно напряженный за время эвакуации, очевидно, всех вымотал и переутомил. Ведь, выполнена по истине гигантская работа, так как в течение одной недели, при самых тяжких условиях, мы успели угнать по двум одноколейным путям сорок семь тысяч вагонов, составляющих две ленты поездов в триста семьдесят верст длины.

Особенно тяжела служба ночью, так как нет керосина для паровозных фар и поезд летит в полной темноте, на авось.

С нетерпением жду приезда генерала Головина; с личной точки зрения это освободить меня от должности, на которой я не в состоянии приносить пользу, а в интересах общих дел, быть может, Головину удастся приобрести здоровое влияние на адмирала, освободить его из Омского и казачьего плена, и сделаться настоящим руководителем нового курса. Я никогда не видал Головина, но отзывы о нем слышал всегда самые благоприятные.

Чем скорее он приедет и чем скорее я уйду, тем будет лучше для дела, так как я совсем не подхожу к характеру адмирала и всей Омской обстановки, а тогда мое движение против общего течения бесполезно, а для общей системы, - вернее бессистемья, даже вредно.

Я слишком резок для адмирала; его уверили, что я мрачный пессимист; что моя окраска всегда сгущена; что я вижу всегда только скверное; что я вздорен и неуживчив и т.п. Я вижу, что к моим докладам он относится с осторожкой, не умея иногда скрывать предубеждения; он уступает силе доводов и искренности убеждения, порывисто переходит на мою сторону, но все это мимолетно, непрочно и только до чьего-нибудь доклада, который разобьет мои доводы и может привести к новому, совершенно иному решению.

Я знаю, что те, кому я мешаю в их честолюбии и личных делах и которые боятся моей резкой критики и прямолинейности, пользуются всяким случаем, чтобы показать, что я желчный и завистливый брюзга, которому хочется во все совать свой нос и который по неуживчивости характера и неудовлетворенному честолюбию на все ворчит.

При умении потрафить адмиралу и при подтасовке фактов доказать это не трудно, ибо вся моя деятельность идет вразрез со всем остальным, причем в оценках, критике, выражениях, характеристиках, а иногда и распоряжениях я действительно не стесняюсь, но делаю это не по тем причинам, которые выставляются моими противниками, а потому, что иных способов воздействия нет, а иногда сугубой резкостью хочется обратить внимание верхов на совершающееся в заставить их призадуматься, присмотреться и покопаться.

Лично мне безразлично, что мой, так называемый, пессимизм и мое отчаяние от предвидения будущего вся эта темная компания оценивает, как озлобленность честолюбца и зависть; им, по их существу, не дано понять, что могут быть иные более чистые чувства и побуждения, которые вызывают эти пессимизм и отчаяние.

Быть может, мой крупный недостаток в том и заключается, что во мне мало честолюбия, мало заговорщической энергии, мало желания разметать всю эту кучку и самому пробраться на более решительные амплуа.

 Дело с арестом Касаткина возмутительно по своей поспешности; все это проведено с черного крыльца, с очень темным участием контрразведки и под несомненным влиянием адъютантской передней, использовавшей вспыльчивость адмирала и его желание реально и круто показать свою силу в борьбе со служебными злоупотреблениями. Быть может, и искренно, но по мальчишески задорно и умело, ближайший антураж адмирала подбил его громово хватить по взяточничеству и казнокрадству; провели все очень секретно, при деятельном участии контрразведки, постаравшейся потрафить начальству, на что ее дельцы большие мастера.

Казалось бы, что при замятом деле Зефирова с его возмутительной покупкой чая за тройную цену, при лежащем без движения деле Омского Военно-Промышленного Комитета, при грабительском режиме атаманов и при темных порядках в деятельности некоторых агентов Министерства Снабжения можно было давно найти десятки случаев, чтобы показать силу и грозность власти, готовой испепелить все зло и всех, кто его творит.

Вместо этого, адъютантская передняя выследила одну из мелких компаний местных взяточников и, не понимая, что творит, настроила адмирала грохнуть по всей этой воробьиной куче сразу из Царь Пушки.