- Да ну их всех, довели страну... - сказал брат.

- Ну вот, ты опять разволновался. Хочешь, я тебе еще пирога отрежу? - заботливо предложила жена.

Мелкий черный длинный кот, примечательный только тем, что к нему недавно в гости на девятый этаж по вентиляционной шахте забралась уличная кошка, замяукал под столом.

- Я лучше еще маслят маринованных. Удались грибочки... Мурзавец, что ты на меня лезешь, - обратился брат к забравшемуся на колени коту, - ты тоже грибков хочешь? Ну, на. На, ешь. Для тебя ничего не жалко, друг хвостатый.

Кот с готовностью засунул нос прямо в салатницу.

- Ты бы хоть ему в миску отложил, - с укором сказала хозяйка, - может, еще кто из гостей надумает, а после этого зверя только ты один и сможешь есть.

Кот не стал долго принюхиваться, запустил в салатницу черную лапу с выпущенными когтями, ловко поддел масленок и вывалил его прямо на брюки хозяину.

...Отражаясь в воде, колокольчики звезд

Непонятно звенят, а над морем

Повисает горящий, змеящийся мост,

И как дети о прошлом мы спорим.

Вспоминаем порывы разбрызганных дней.

Это больно, и это не нужно...

Мы идем, и следы наших голых ступней

Наполняются влагой жемчужной.

(Владимир Набоков )

Уже стемнело, когда Сан Саныч, посадив родителей в автобус, остался один. Ему захотелось пройти вдоль полусонных кварталов, мимо домов, скверов и площадей города, в котором пронеслось, промчалось, пролетело светлое, беззаботное детство. Город, являющийся заложником, ядерным заложником когда-то могучей, а ныне разоренной и нищей страны, изменился не сильно. Сан Саныч шел по нему, его ровеснику, по единственному месту на нашей многострадальной российской земле, беспощадно терзаемой уже который год ураганом перестройки, где улицы, как и прежде, чистые и тихие, где по весне разливаются из конца в конец душистым цветом яблони перед школой, где до сих пор на клумбах высаживаются цветы, где каждый выходной летом в парке устраиваются праздники, где жизнь, на первый взгляд, течет так же уверенно и спокойно, как это было давным-давно, еще в той, детской, прежней жизни. После северной столицы, ощетинившейся решетками коммерческих магазинов, одетой в бронежилеты ОМОНа, вооружившейся до зубов автоматами армейского образца, где в институтском коридоре чуть ли не ежемесячно обновляется сводка о сотрудниках, пострадавших и безвременно погибших на мирных петербургских улицах и в подъездах собственных домов, в Сороковке ощущается удивительный покой и стабильность. Стабильность во всем, от бесплатных уличных телефонных автоматов и бесплатного проезда в строго по расписанию следующих автобусах до городских дотаций на хлеб и молоко, включая и праздничную выдачу продуктов пенсионерам. В этом городе нет полупьяных попрошаек, нет просящих подаяние калек и оборванных беженцев, от которых стонут большие города. Нет витающего в воздухе состояния всеобщей человеческой трагедии, нет людской боли в потерянных, отрешенных, беспомощных глазах детей, взрослых и стариков, с которыми приходится сталкиваться каждый день, проезжая через роскошно-нищий центр Питера. Атомный оплот страны падет последним.

Сан Саныч шел по городу детства, и фонари качались в такт его неторопливым шагам. Стайками бродили мальчишки. Укрытые вечерней тьмой, прогуливались влюбленные. Сан Саныч вспомнил последний школьный вечер, после выпускного бала. Сбежав ото всех, они с Кариной бродили до рассвета. И волны шептались у ног, когда он целовал ее, и шелестела пена по камням, когда она обнимала его, прижимаясь каждой клеточкой тела. Сан Саныч вспомнил взгляд ее глаз, карих ясных глаза, когда она спросила: "Ты вернешься... Ты вернешься ко мне?" Тогда Сан Саныч думал долго, или ему только так казалось. В соснах шумел ветер. Туман столичного университета уже стоял перед ним, и он точно знал, что не вернется, но ее глаза так молили и надеялись, так ждали и верили, что он только молча качнул ресницами. Он ничего не сказал, но ее лицо озарила мгновенная вспышка радости. От хмельного поцелуя все поплыло в газах, закружилось и стало падать, и теплая ночь прикрыла их звездным пологом. А волны, набегая, перекатывали песчинки, повторяя не произнесенные слова: "Да, конечно да."

Фонари радостно закивали Сан Санычу, ветви деревьев обмахивали его, словно сказочного принца, а окна домов принялись вдруг загадочно подмигивать. Сан Саныч снова услышал шепот волн и шум береговых сосен на ветру, и туман прошлого поплыл у него перед глазами, правда, теперь в нем кружились какие-то нелепые кровавые пятна. Внезапно мир стал черно-белым, как негатив в фотографии, а затем и совсем померк перед глазами, и Сан Саныч почувствовал с ужасом, что куда-то проваливается. Очнулся он от слепящего света автомобильных фар, над Драгомировым склонились два человека в новой какой-то странной серовато-белой милицейской униформе.

- Похоже, что не пьян и вроде целый, - сказал один.

- Бледен, как смерть, - добавил второй. - Скорую вызывать?

- Давай уж сразу в больницу подкинем, похоже, это очередной...

Сан Саныч с трудом осознал, что разговор идет о нем, поднялся на ноги. В голове лишь слегка шумело.

- Не надо в больницу, лучше до дому, старики испугаются, хриплым, чужим голосом проговорил он.

- В больницу-то, конечно, нужнее... - загадочно глядя на Сан Саныча, произнес первый.

- Однако оно всегда успеется, - сочувственно заключил второй.

У Сан Саныча зародилось подозрение, что они знают о нем что-то такое, о чем он пока даже не догадывается. Это подозрение усилилось, когда Сан Саныч оказался дома. Уже лежа в постели и проникнувшись к этому миру удивительным равнодушием, он слышал, как родители о чем-то долго и тревожно шептались в соседней комнате. Когда легкая дремота уже смежила его веки, в комнату вошла мать, и Сан Санычу показалось, что он видит, как она напряженно всматривается в его лицо.

Утром, когда незваные солнечные посланцы устроили иллюминацию в комнате, просвечивая через раскачавшиеся на ветру липы, Сан Саныч открыл глаза. Вставать не хотелось, и он решил дочитать записи в тетради.

"Вот оно. Я чувствовал, что это произойдет. Еще месяц назад чувствовал. Я ждал этого. Расплата пришла. Монстр вышел из своего убежища. Несколько дней назад, в конце сентября 1957 года он продемонстрировал всему миру свою недюжинную силу. Как уже установили - взорвалась банка на объекте. В этой бетонной банке было 80 тонн жидких радиационных отходов. Они загорелись, и произошел взрыв. До сих пор все теряются в догадках - из-за чего они загорелись? Чем был вызван их сильнейший разогрев? В чем суть? Где причина? Нет причин. И только я знаю - это дело рук Ядерного принца. Пришло время, и он вышел, подняв вверх километровый столб белой пыли. На банке стояла многотонная бетонная крышка, которую кран еле-еле поднимает. Мы замучились, когда ее устанавливали. Крышку эту с этой банки сорвало и на сотню метров отшвырнуло, как пушинку какую.

Я был в километре от завода, когда прогремел взрыв. Посыпались стекла в казармах. Я решил, что это диверсия, что мы что-то где-то проворонили. Я выбежал из здания к машине и увидел Его. Я встретился глазами с Ядерным принцем. Он был совсем рядом в столбе дыма и пыли, мерцающем оранжево-красным цветом. Я видел своими глазами, как он извивался, вырываясь на свободу, сбрасывая земные оковы и поднимаясь во весь свой чудовищный рост. В белесом столбе, закрывшем собой солнечный свет, Ядерный принц корчился, подобно громадному, наделенному неимоверной разрушающей силой безумному великану. Я тогда понял, что он тоже слепое орудие в руках судьбы. Он, как и человек, не ведает, что творит, и не властен что-либо менять. Этот громадный монстр, как и человек - порождение материи и проявляется при тех или иных условиях, он тоже игрушка в чьих-то руках. Но мой Бог, в чьих?

Его плащ полоскался на ветру, длинным шлейфом протянувшись над землей. Ядерный принц послал мне свой смертельный воздушный поцелуй, и на моем челе появилось клеймо смертника, очередной жертвы, попавшей в капкан. От поднявшейся к небу тучи стало темно. Солдаты охраны объекта побежали в оружейный парк за оружием. Часовой у ворот, молодец, прыгнул в канализационный колодец и занял оборону. Его потом еле нашел дежурный офицер. Я приказал офицеру собрать людей в казарму, закрыть чем ни попадя выбитые окна, налить на пол воды и ждать помощи. Сам же поехал в город организовывать спасательные работы. Я понял, что произошло, и знал, что мне нечего терять.