– Я знаю, что такое военный отряд краснокожих, – хмыкнул Скотт, – можете опустить детали. Дайте-ка вашу кружку, я плесну ещё вам кофейку, правда, тут уж одна гуща осталась…

– Большебрюхие надеялись на стремительную победу, ожидая, что им придётся убивать лишь убегающих людей, – продолжал Грие. – Но в этот раз я не только не сдерживал моих друзей, но даже сам выехал с ними на поле боя, обращаясь громкими речами к Господу и моля его о содействии. В руке я держал крест со святым распятием. Думаю, это было странное зрелище, ведь я был одет в индейскую рубаху и набедренную повязку. Меня отличала от них только борода и отсутствие оружия. Крест в руке и молитвы были моим единственным оружием… Я полагал, что Черноногие проявили достаточное терпение и послушание, не ответив жестокой местью на предыдущие нападения врагов. Теперь я молил о том, чтобы небо наградило их за послушание. И Господь услышал мои молитвы. Большебрюхие были разбиты, многие из них пали в том бою, многие бежали. А их вождь Синяя Тетива спрятался в кустах, как самый жалкий трус. Черноногие долго насмехались над ним, но сохранили ему жизнь и прогнали, вымазав с ног до головы собачьими испражнениями. Этот позор останется с Синей Тетивой до конца его дней. Зато Большебрюхие увидели меня и сочли, что именно я был виной их поражению, вспомнив, что я обещал им ужасную кару за нанесённое мне оскорбление. Вскоре они прислали в наш лагерь мирных гонцов и выкурили трубку с вождями Черноногих и со мной. Гонцы привезли мне и мою сутану, отнятую у меня Большебрюхими. Я решил не спарывать пришитые к ней лосиные зубы в память обо всём случившемся. Они долго извинялись, но я уже не злился на них, ведь Господь послал им страшное наказание, возможно, даже более тяжёлое, чем я мог ожидать.

– Вы верите в то, что это кара Божья, отец? – Рэндал пристально посмотрел на миссионера.

– А вы полагаете, что я заблуждаюсь? – Грие ответил таким же пристальным взглядом.

– Это просто война. Иногда везёт одним, иногда – другим. Нас преследуют самые удивительные случайности.

– Случайность? Мой друг, никаких случайностей не бывает. Случайность – это воля Господа, сокрытая от человеческих глаз, – уверенно проговорил иезуит.

– Не спорю, временами кажется, что человека настигает возмездие за подлые поступки. И всё же… Одним словом, я не знаю… Но я завидую вам, вашей вере, святой отец…

– Человек привык считать себя хозяином с судьбы. В этом его беда. Нет, конечно, я не призываю никого сидеть сложа руки и ждать манны небесной. Но я твёрдо знаю, что все ваши усилия не дадут никакого результата, если вы хотите сделать что-то наперекор Божьей воле. Я встречал множество людей которые брали в руки оружие, дабы совершить возмездие. Такие люди наивно считают, что способны вершить суд. В действительности же им удаётся покарать обидчиков лишь в том случае, если на то есть воля Господа. Они же считают, что сами сделали всё… А у многих в голове мысли и того страшнее. Знавал я одного человека, который побывал, несмотря на свою молодость, во многих страшных сражениях. Нет ничего ужаснее наёмного солдата… Этот Жак Вернье, о коем я говорю, был моим другом с раннего детства, но мы пошли совершенно разными путями. Он француз по рождению, но служил в английской армии и совершенно утерял чувство родины. Я тоже не знаю родины, я живу слишком далеко от отцовского дома, но я не горюю. Земля – общий дом для всех нас, пусть мы и разнимся друг от друга. Господь поселил нас на этой планете, научил нас переезжать с места на место, дабы мы общались, обменивались непохожими сторонами наших культур, познавали друг друга… Так вот этот мой Жак настолько привык убивать людей саблей и пулей, что очень быстро перестал воспринимать человека как человека. Всякое живое существо стало в его глазах просто куском мяса. Он начисто утратил уважение чужой жизни, ибо мог оборвать эту жизнь взмахом руки. Убийство сделалось для Жака столь незатейливым и естественным делом, что он прибегал к нему всякий раз, когда кто-то перечил ему в чём-либо. Представьте только: не нравится ему что-то в ваших мыслях, и он не утруждает себя ни малейшим усилием переубедить вас, он просто выхватывает пистолет и пронзает пулей ваше сердце. Вот и весь спор. Это страшно… Однажды он приехал погостить домой, и мне случилось быть там в то же самое время. Жак искренне обрадовался, увидев меня, хотя моя сутана немало озадачила его. Мы долго разговаривали с ним, поминали наше детство. Но какой же силы отчаянье охватило его, когда он вдруг обнаружил, что мои мысли радикально отличаются от его идей! Он вскочил, осыпал меня бранными словами и готов был уже оторвать мне голову. Но он не сделал этого. Он внезапно упал лицом на стол. Господь лишил его сил. Жак долго рыдал, будучи не в состоянии объяснить свои переживания. Я – некогда его ближайший друг – перестал быть для него другом, едва я стал противоречить Жаку. Чужая жизнь для него – ничто. Он не видит в ней никакого веса, никакой ценности. Понимаете, Скотт, о чём я говорю?

– Думаю, что понимаю, – кивнул Рэндал.

– Жизнь не нужна Жаку, если она противоречит ему, если она оказывает ему сопротивление. Что может быть ужаснее? Ведь это полное отсутствие любви! Полный отказ от Бога! Вот вы говорите, что в вашем сердце нет веры. Вы ошибаетесь. Вы наполнены тысячами чувств, вы способны осознавать их, вы способны делиться ими. А Жак, мой несчастный Жак Вернье, лишён этого. Он не принимает ничего… Вы можете прийти к Богу, по крайней мере, можете приоткрыть ему своё сердце, а он – нет. Он считает себя судьёй, который правит миром.

– Что же с ним теперь?

– Полагаю, он погиб где-нибудь. Я не видел его больше с того дня, но много раз молился о его душе.

– Послушайте, отец, – Рэндал взял Грие за локоть. К своему удивлению, он вдруг понял, что теперь уже он ничуть не смущался говорить иезуиту «отец». В этом худом и слабом на вид человеке он увидел нечто особенное, мощное, непоколебимое. – У меня был друг по прозвищу Джек-Собака. Он умер, старость подточила его. Давайте я покажу вам его могилу. Он погребён по всем индейским правилам, ему были оказаны высокие почести. Но христианского слова над ним никто не произнёс. Я не знаю, был ли он христианином. Мы здесь все – дикари, независимо от нашей веры. Однако я руку дам на отсечение, что Джек-Собака был настоящим человеком. Я никогда не видел его злым. Я не знаю, нужна ли ему хорошая молитва, чёрт её… простите, отец, – Рэндал шлёпнул себя по губам. – Быть может, вы не откажетесь исполнить эту мою просьбу, отец. Здесь недалеко, три дня пути. Мы можем даже собрать его кости и закопать их в землю, как это полагается… Если, конечно, мы найдём кости… Койоты, знаете, всюду пролезут…

– Разумеется. Я готов отправиться к вашему другу хоть сейчас, – с готовностью ответил иезуит. – Но я бы хотел немного просохнуть у огня.

– Да, да, спешить некуда, – согласился Рэндал. – Кстати, как вас называют индейцы, отец?

– Раньше я был Чёрное Платье, – отозвался иезуит, – дикари почти всех миссионеров так зовут. Но после того сражения Черноногие нарекли меня Крест Впереди.