— Но я только что рассказывал целый час.

— Еще, еще!

— А что вас интересует больше?

— О, все! Все, что касается Дагестана!

Я начал рассказывать. Мы брели наугад. Не давая мне еще закончить, она просила:

— Еще, еще.

Я рассказывал.

— Прочтите свои стихи на аварском языке.

— Но вы же ничего не поймете!

— Все равно.

Я читал стихи. Чего не сделаешь, когда просит молодая красивая женщина. К тому же в ее голосе чувствовался такой искренний интерес к Дагестану, что отказать было нельзя.

— А не споете ли вы аварскую песню?

— О нет. Петь я не умею.

"Сейчас заставит меня танцевать", — подумалось мне.

— Хотите, я вам спою?

— Сделайте милость.

В это время мы вышли к морю, зеленовато освещенному яркой луной.

И вот в далеком Бейруте неизвестная мне красавица на непонятном языке запела для меня дагестанскую песню "Далалай". Но когда она запела вторую песню, я понял, что поет она на кумыкском языке.

— Откуда вы знаете кумыкский язык? — удивился я.

— К сожалению, я его не знаю.

— Но песня…

— Этой песне меня научил мой дедушка.

— Он что, был в Дагестане?

— Да, в некотором роде он бывал.

— Давно?

— Видите ли, мой дед — Нухбек Тарковский.

— Полковник?! Где он сейчас?

— Жил в Тегеране. В этом году умер. Умирая, он все время просил меня петь ему эту песню.

— О чем она?

— О перелетных птицах… Он меня научил и одному дагестанскому танцу. Смотрите!

Женщина вся засветилась, как молодая луна, она легко вскинула руки и поплыла по кругу, словно лебедь по озеру.

Потом я попросил ее еще раз спеть песню о перелетных птицах. Она и перевела мне слова. Придя в гостиницу, я по памяти записал песню, но уже переводя на аварский язык.

Да, в Дагестан пришла весна. Но я все думаю: какое отношение имеет князь Нухбек Тарковский к этой песне о перелетных птицах? Зачем ему, живущему в шахском Тегеране, вспоминать солнце красных гор, ему, полковнику, который бежал от революционного края и от мести Дагестана? Как он мог испытать чувство тоски по родине?

Сначала, живя в Иране, Тарковский говорил: "То, что произошло со мною и с Дагестаном, — ошибка судьбы, и я вернусь туда, чтобы исправить эту ошибку". Он и вместе с ним другие эмигранты каждый день ходили на берег Каспия, чтобы узнавать новости из Дагестана. Но они видели каждый раз, что на мачтах кораблей, плывущих по Каспию, полощутся красные флаги. Осенью, глядя на летящих с севера птиц, тоскующая его жена пела песни. Пела она и эту песню о перелетных птицах. И сначала князю Тарковскому эта песня очень не нравилась.

Шли годы. Выросли дети. Состарился полковник. Он понял, что навеки лишен Дагестана. Он понял, что Дагестану предназначена другая судьба, что страна эта сама выбрала для себя единственный и правильный путь. И тогда престарелый князь тоже запел песню о перелетных птицах.

Отец говорил:

— Дагестан не пойдет с теми, кто не пошел с Дагестаном.

Абуталиб добавлял:

— Кто сел на чужого коня, тот быстро свалится. Наш кинжал не идет к чужому покрою одежды.

Сулейман Стальский писал:

"Я был подобен клинку, зарытому в землю. Советская власть вытащила меня, отчистила от ржавчины, и я заблистал".

Отец еще говорил:

— Хоть мы и всегда были горцами, но только сейчас поднялись на вершину горы.

Абуталиб добавил:

— Дагестан, выходи из подвала!

Моя мать пела, качая люльку:

— Самый короткий месяц февраль, а какой важный, — говорил также Абуталиб, — в феврале свергли царя, в феврале образовалась Красная Армия, в феврале Ленин принял делегацию горцев.

В то время в далеком ауле Ругуджа женщины сложили песню о Ленине:

У маленького народа большая судьба. Поют дагестанские птицы. Звучат слова сынов революции. О них говорят дети. Имена их высечены на могильных камнях. Но у иных героев не известны могилы.

Я люблю тихой ночью бродить по улицам столицы Дагестана. Когда читаю названия улиц, мне кажется, снова заседают ревкомы республики. Махач Дахадаев! Слышу я его голос: "Мы — борцы революции. Языки наши, имена наши, характеры наши — разные. Но у всех нас есть одно общее: верность революции и Дагестану. Никто из нас не пожалеет ни крови, ни жизни ради революции и Дагестана".

Махача убили разбойники из отряда князя Тарковского.

Уллубий Буйнакский. Слышу его голос: "Враги меня убьют. Убьют они и моих друзей. Но сжатые в единый кулак наши пальцы никакому врагу не удастся разжать. Этот кулак тяжел и верен, потому что его сжали беды Дагестана и идеи революции. Он схватит за горло угнетателей. Знайте об этом".

Молодого дагестанского коммуниста, двадцативосьми-летнего Уллубия убили деникинцы. Они убили его в пустыне. Теперь там растут маки.

Слышу я голос Оскара Лещинского, Кази-Магомеда Агасиева, Гаруна Саидова, Алибека Багатырова, Сафара Дударова, Солтан-Саида Казбекова, отца и сына Батырмурзаевых, Омарова-Чохского… Их много, убитых. Но каждое имя — это огонь, звезда, песня. Все они герои, оставшиеся вечно молодыми. Они наши дагестанские Чапаевы, Щорсы, Шаумяны. Они погибли в Ахтах, в ущелье Ая-Кака, у Касумкентского потока, за стеной Хунзахской крепости, в сожженном Хасавюрте, в древнем Дербенте. В Араканском ущелье нет камня, который не обагрен кровью дагестанских комиссаров. В Мочохских кряжах была расставлена западня для отряда Багатырова. Видели кровь Темир-Хан-Шура, Порт-Петровск и все четыре Койсу, куда теперь бросают цветы в память о погибших. Погибли сто тысяч дагестанцев — коммунистов и партизан. Но другие народы узнали о Дагестане. Миллионы друзей протянули руки красному Дагестану. Познав тепло этих дружеских рук, дагестанцы сказали: "Теперь нас немало".

Война не рождает людей. Но в огне революционных боев родился новый Дагестан.

13 ноября 1920 года был созван Первый чрезвычайный съезд дагестанских народов. На съезде от имени правительства РСФСР выступил Сталин. Он объявил автономию стране гор — Дагестану. Новое имя, новый путь, новая судьба.

Вскоре дагестанский народ получил подарок. Ленин прислал свою фотографию с надписью: "Красному Дагестану". Кубачинские златокузнецы и унцукульские краснодеревщики создали невиданную рамку для этого портрета. В этом же году из махачкалинского порта вышел новый пароход — "Красный Дагестан". Но и сам Дагестан походил теперь на могучий корабль, вышедший в большое новое плавание.

"Утренняя звезда". Так назвали первый дагестанский журнал. Пришло в Дагестан утро. Открылись окна в широкий мир.

В трудные дни гражданской войны, когда в горах хозяйничали отряды Гоцинского, мой отец получил письмо от однокашника по медресе.

В письме бывший соученик рассказывал о Нажмудине Гоцинском и о его войсках. В конце письма отец прочитал: "Нажмудин недоволен тобой. Мне показалось, что он очень хотел бы, чтобы ты обратился к горской бедноте со стихами, где рассказал бы правду об имаме. Я взял на себя обязанность связаться с тобой и обещал ему, что ты это сделаешь. Прошу тебя, исполни мою просьбу и желание имама. Нажмудин ждет твоего слова".

Отец ответил: "Если ты взял на себя такое обязательство, то ты и пиши стихотворение о Нажмудине. Что касается меня, то я не намерен проводить воду к его мельнице. Вассалам, вакалам…"

В то же время большевик Магомед-Мирза Хизроев вызвал отца в Темир-Хан-Шуру и предложил сотрудничать в газете "Красные горы". В этой газете и было опубликовано стихотворение отца "Обращение к горской бедноте".