Петр Дамаскин, описывая восемь видов духовного созерцания, из коих первые семь касаются века сего, восьмой же – века будущего, в качестве второго вида рассматривает «ведение наших прегрешений и Божиих благодеяний» (Φιλοκαλία T.Г'. Σ.32). Таким образом, самопознание, ведение своих грехов и страстей – это тоже духовное созерцание Бога.

Поскольку гордость часто сплетается с мужеством, «непрестанное дело наше должно состоять в том, чтобы не просто не верить помыслу, когда нам кажется, что мы стяжали какое-нибудь благо». Следует избегать малейшего помысла такого рода (Леств. 26:161). Отцы, обладающие великим духовным опытом, знают, насколько трудно для нас в точности распознать признаки страстей, поскольку мы больны и страсти соединились с нашим естеством. Поэтому они требуют постоянно следить за ними: «Непрестанно испытывай также и признаки страстей, и ты увидишь, что в тебе находятся многие страсти» (Леств. 26:162). По отношению ко всем страстям и добродетелям, но в особенности к страстям, нужно исследовать самих себя, «чтобы узнать, где мы находимся: в начале ли, в средине или в конце» (Леств. 26:75). Это необходимо потому, что духовная жизнь есть постоянное движение, и нет предела совершенству. Мы непрестанно очищаем себя, чтобы достичь общения с Богом. Кроме того, на этом пути нас постоянно подстерегают косность и самодовольство.

Самопознание требуется еще и потому, что в человеке есть три устроения: «он или действует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет ее» (Авва Дорофей. С.119). Таким образом, недостаточно остановить действие страсти с помощью различных целебных средств, но нужно преобразить ее в любовь к Богу и людям. Для успешного самопознания необходимо внешнее безмолвие (ησυχία). Следует перестать грешить делом. До тех пор, пока чувства действуют по плоти, самопознание невозможно. «И потому должно наблюдать за умом при тех вещах и узнавать, к какой он имеет страсть» (Св. Максим Исповедник. Добр. Т.3. С.209).

Познание собственных страстей теснейшим образом связано с покаянием и исповедью, тем более что именно осознание своих грехов и ощущение душевных недугов является первой ступенью покаяния. Внешнее проявление покаяния – это исповедание своего проступка. Речь здесь идет именно о таинстве исповеди.

Впрочем, необходимо заметить, что в текстах Священного Писания и святоотеческих творениях говорится о двух видах исповеди. Первый из них – это мысленная (νοερά) исповедь, которую мы совершаем, молясь Богу; второй же – это исповедь духовному врачу, который является и нашим целителем. Преподобный Иоанн Синайский, говоря об умилении и определяя значение этого слова, говорит, что «умиление есть непрестанное мучение совести, которое прохлаждает сердечный огонь мысленною исповедию перед Богом» (Леств. 7:2). Мысленная исповедь создает умиление, которым утешается сердце человека. Кроме того, исповедь есть неудержимое покаяние, и осуществляется она в атмосфере покаяния. Это сердечный плач, рождающий «забвение естества». «Исповедь есть забвение естества, как некто забых снести хлеб свой (Пс. 101:5)» (Леств. 7:2). По словам преподобного Диадоха Фотикийского, «надлежит убо нам тотчас и о невольных падениях сокрушенное исповедание приносить Владыке» Христу, не останавливаясь до тех пор, «пока совесть в слезах любви не удостоверится в прощении их» (Добр. Т.3. С.73). Кроме того, святой призывает нас быть очень внимательными, «чтоб совесть наша как-нибудь не обманула себя, подумав, что уже довольно сокрушалась и исповедовалась Богу» (там же). Блаженный пишет так потому, что мы, молясь Богу и исповедуя свои прегрешения, часто делаем это невнимательно и в результате живем в обольщении тем, что исповедуем свои грехи. Это ложное чувство. Следовательно, необходимо никогда не расслабляться, поскольку если мы не будем исповедоваться должным образом, «то во время исхода нашего страх некий неопределенный найдем в себе» (там же).

Исповедь Богу в молитве не упраздняет исповеди наших грехов духовному отцу, как и исповедь духовному целителю не устраняет потребности в исповеди через молитву. Оба типа исповеди непременно должны сочетаться друг с другом. В любом случае, после исповеди в молитве необходимо посетить духовника, ибо Бог дал духовным отцам право отпускать грехи: «...примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин. 20:22-23). Из этих слов хорошо видно, «какой чести удостоила священников благодать Духа» (Свт. Иоанн Златоуст. Т.1. Ч.2. С.426). Священники, по словам святителя Иоанна Златоуста, живя на земле, «поставлены распоряжаться небесным», ибо «что священники совершают на земле, то Бог довершает на небе, и мнение рабов утверждает Владыка» (там же). Вот почему нам необходимо прибегать к духовным врачам за исцелением. «Прежде всего исповедуем доброму судии согрешения наши наедине; если же повелит, то и при всех, ибо язвы объявляемые не преуспеют на горшее, но исцелеют» (Леств. 4:10). Разумеется, для успеха лечения необходим хороший врач. Все духовники могут совершать таинство исповеди, но не все могут исцелять, поскольку не все обладают духовным священством, о чем мы подробно сказали в другой главе.

Если распознание телесных болезней «удобопогрешительным кажется и на деле очень немногим доступно бывает», то гораздо более это относится к духовным недугам. «Так тем более удобопогрешительно и более трудно, чем оное, распознание болезней душевных». Страсти души узнаются с трудом (Свт. Иоанн Златоуст. Т.1. Ч.2. С.426). Когда священник «признает себя недостаточным для исцеления нас, тогда должно идти к другому, ибо редкие исцеляются без врача» (Леств. 4:70).

Ценность исповеди засвидетельствована и многими современными психиатрами. Очень важно, что человек открывается, а не затворяется в себе. На языке Церкви мы говорим, что если человек умеет открыться для Бога при посредстве духовника, то может избежать многих душевных болезней и даже помешательства. Мы ощущаем значение исповеди на деле. Ведь существование греха угнетает нас и телесно, так что мы испытываем и телесный недуг. Когда мы принимаем решение исповедоваться, начинается первый этап лечения. Душа и тело наполняются тишиной. Однако исповедь, конечно, должна быть правильной.

Поскольку диаволу известно значение исповеди, он делает все, чтобы убедить нас либо не исповедоваться вовсе, либо делать это «как бы от лица иного или складывать вину своего греха на других» (Леств. 4:63). Однако для того, чтобы обнажить свою рану перед духовным отцом, требуется духовное мужество. Преподобный Иоанн Синайский призывает: «Обнажай струп свой врачу сему». Открывая свой недуг, необходимо брать всю вину на себя, говоря со смирением: «Отче, моя язва сия, моя рана сия; она произошла не от иного кого-нибудь, но от моей собственной лености; никто не виновен в ней, ни человек, ни злой дух, ни плоть, ни другое что-либо, но только мое нерадение» (Леств. 4:61). При этом не следует стыдиться или, вернее, необходимо победить стыд своего греха и его обнажения. Открывая духовнику свои внутренние язвы, следует «как наружным видом, так и внутренним чувством и мыслию» уподобиться осужденному преступнику. Более того, преподобный Иоанн советует: «И если можно, то омочай слезами ноги судии и врача твоего, как ноги самого Христа» (Леств. 4:62). Тот же святой утверждает, что он видел исповедующихся, которые проявили столь смиренное расположение и исповедовались со столь печальным видом, с такими мольбами и криками отчаяния, что смягчали суровость судии и «гнев его преклоняли на милосердие» (Леств. 4:66).

Естественно, что человек испытывает стыд, намереваясь исповедовать свою рану, однако этот стыд должен быть побежден. «Не скрывай своего срама» (Леств. 22:40). Вслед за его обнажением, объявлением немедленно приходит внутренняя тишина. Сохранилось известие о том, как некий усердный монах, будучи одержим бесом хулы, изнурял тело свое постом и бдением, но никакой не получил от этого пользы. Когда же он решил открыть этот помысел духовному врачу, описав его на бумаге, то немедленно исцелился. По его собственным словам, «он еще не успел выйти из келлии старца, как эта страсть исчезла» (Леств. 23:54). Отсюда явствует та истина, что исповедь не состоит в человеческом усердии, но совершается силою Божией. Божественная благодать исцеляет душу. Ни пост, ни бдение не могут принести большой пользы, если они не сочетаются с откровением помыслов.