Изменить стиль страницы

* * *

Через лес пробираются два дозорных финских лыжника. Что-то услыхали, насторожились и направились к дороге, по которой едут в штаб капитан Максимов и шофёр Коля.

Максимов молча смотрит вперёд. Коля говорит, не поворачиваясь к нему, глядя на дорогу:

– Разрешите, товарищ командир, спросить? Почему вам дома картина у Нины не понравилась? А мне понравилась. Люди идут, цветы несут. Ребятишки по хорошей дороге на палках скачут. Весело...— Коля вертит рулевую баранку, машина прыгает.— А это разве дорога? Погибель! — говорит он, меняя тон, и искоса смотрит на озабоченное лицо Максимова.— Вы бы что-нибудь, товарищ командир, сказали... Очень мрачная вокруг территория.

А вокруг действительно мрачно: угрюмый лес, чёрный скелет сгоревшей избы, обломки скал, расщеплённое дерево, причудливо-уродливые фигуры из снега.

– Да, на картине дорога красивая,— задумчиво говорит Максимов.— Только очень ровная, гладкая, без задержки, без боя...

– Как — без боя! — восклицает Коля, резко меняясь в лице, даёт тормоз и хватает пулемёт.

Взрыв, дым.

Коля в снегу. Ручной пулемёт лежит стволом на пне, и, перед тем как нажать на спуск, Коля кричит:

– Как — без боя? Нынче без боя дорог не бывает!

Мчатся на лыжах белофинны. Капитан Максимов стреляет. Коля даёт очередь в полдиска.

В небе внезапно появляются два самолёта, на крыльях у них красные «звёзды». — Настороженно смотрит вниз наблюдатель. Вдруг он делает резкое движение: он увидел, как внизу, на дороге, отряд лыжников окружает крохотную машину. Стремительно и круто ложатся самолёты на крыло.

Один из финнов бросает ручные гранаты. Коля падает навзничь. Максимов хватает пулемёт и даёт по финнам очередь. Потом он смотрит на пустой диск и стреляет из нагана в затвор пулемёта.

Стремительно нарастает рёв моторов: низко пролетая над дорогой, самолёты бьют сверху по финнам. Максимов тянет за плечи Колю. Тот неподвижен. Капитан становится на колени и, достав из простреленной сумки индивидуальный пакет, бинтует голову Коли. «Закончив перевязку, он встаёт, сдёргивает шинель с убитого финна, потом другую, третью и закутывает ими Колю. Потом становится на лыжи и, взглянув на компас, уходит.

Улетели своим путём самолёты. На дороге остались исковерканная машина и убитые белофинны. Близ дороги, укутанный шинелями, лежит Коля.

А капитан Максимов мчится на лыжах под гору через лес. Внезапно он спотыкается и со всего размаха летит в снег. Лыжа сломана пополам. Максимов стоит по пояс в снегу и рассматривает сломанную лыжу. Отбросил её, прислонился к дереву и ест снег.

* * *

По дороге идёт, покачиваясь, башня с пушкой — бронемашина. Позади ещё три. И на всех на них красные звёзды. Водитель первой машины смотрит через узкую щель бойницы и видит, что на пустынной дороге рядом с убитыми финнами валяются полузанесенные снегом обломки легковой машины капитана Максимова. Броневик останавливается, выскакивают красноармейцы. Коля услышал шум. Он приподнялся, открыл глаза и озирается. Рядом с ним лежит на снегу перчатка капитана.

* * *

Раздаётся громкий звонок. Это началась большая перемена. В школе обычная суматоха. В углу шепчутся две девочки — это Катя и Женя Александрова.

Женя Максимова поймала за руку и теребит Вовку:

– Ты зачем утром опять в пальто к Саше ввалился? Он болен, к нему нельзя... Я знаю, я сама санитарка.— Она показывает на значок.

– Да... Но было спешно! Было важно! Было очень срочно нужно!

– «Спешно, срочно, важно, нужно»,— скороговоркой передразнивает Женя.— Я попрошу Юру или Петьку, чтобы они тебя срочно поколотили.

Вдруг, заметив шепчущихся девочек и как бы не веря своим глазам, изумлённая Женя медленно выпускает руку Вовки, который улепётывает прочь. Но тут же его крепко хватает за руку Тимур.

– Стой прямо! Ногами не дрыгай и гляди мне в глаза! — холодно говорит он.

– Ну, глянул,— робко отвечает Вовка.

– И что ты там видишь?

– Ну, ничего... Синяк вижу, царапину...

– Не туда смотришь, смотри глубже...

– Ну, круги вижу... Зрачок, дырку...

– Ты видишь в моих глазах гнев! Кто высыпал ведро золы, а вчера бросил валенок и мёрзлую кошку за стены нашей крепости? Ага, молчишь! — Он хочет дать Вовке щелчка, но раздумал и усмехнулся.— Исчезни! Здесь нейтральная территория, но смотри не попадись мне на поле боя!

Тимур отпустил руку Вовки. Вовка мчится прочь и тотчас же попадает в лапы Юры.

– Стой! О чём ты шептался с Тимой Гараевым? — спрашивает Юра.— Ага, измена! Ты замышляешь предать родной двор и переметнуться к нему на чужбину!

– Нет, он не задумал на чужбину, но он хвастун и он надоедает больному Саше,— с презрением говорит Женя Максимова.— Юрка! Значит, решено! Устроим для раненых ёлку?

Юрка поворачивается к Вовке:

– Ты смотри, пока об этом молчок!

– Я, братцы, никому... Я человек-камень... Человек-могила!

Женя Максимова подскочила к Кате и дёрнула её за руку:

– С кем это ты всю перемену шепталась?

– Это Женя Александрова, одна девочка из шестого «Б». И она мне рассказывала, какое шьёт к ёлке платье...

– Знаю я эту Александрову. Я стояла, я тебе мигала, моргала, а ты... Какое у неё платье? Из материи или из бумаги?

– Она не велела говорить... Она говорит, что ты задавала и что ты вместо неё просунула не в очередь пальто в раздевалке.

Женя остолбенела, потом всплеснула руками и говорит, задыхаясь:

– Я задавала? Я не в очередь? Вот клевета, какой ещё не было на свете!

В это время гремит звонок, и Женя меняет голос на обыкновенный:

– Катя, не верь: никуда и ничего я не просовывала. Она удивлённо смотрит и видит, что Женя Александрова подошла и взяла Тимура за руку. Оба они смеются.

– Подумаешь, принцесса крепостного гарнизона! — говорит Женя с гримасой.— Саша выздоровеет, крепость возьмёт, а их поколотит.

– Что ты, что ты! Какая принцесса? Она дочь броневого командира...

– Я сама дочь артиллерийского капитана, и это я, а не она придумала устроить для раненых ёлку.

– Ну, вот ты и задавала! Женька, сознайся, ну чуточку, ну вот столечко, а всё-таки задавал очка.

* * *

В комнате отдыха, в отделении для выздоравливающих прифронтового лазарета, сидит за столом шофёр Коля в халате; с повязкой на голове. Перед ним скомканная бумага и конверт. На столе стоит оловянный солдатик. Коля что-то чертит на белом листе бумаги. Обращаясь не то к сидящему напротив с книгой раненому, не то к солдату, он говорит:— Когда я закрою глаза, чудная встаёт передо мной картина... Тепло... светло. Идут люди, а также ребятишки и красивые девушки. Песни поют... Несут цветы... Лимоны там, фрукты разные. Весело! А дорога перед ними...— Он зажмурился.— Дорога... лети, вертись, как круглый шар по бильярду! — Коля смотрит на лист бумаги, на нём довольно точно воспроизведена по памяти картина Нины, но человечки нарисованы очень смешные: очень уж широко открыты их поющие рты, слишком пышны в их руках букеты, и слишком беспечны их весёлые лупоглазые лица.— И вот, когда возникает передо мной эта чудесная картина, то сразу представляется мне ещё другая дорога: разбитая «эмка», дым, пустые обоймы. И на снегу перчатка капитана, который укутал меня шинелями, чтобы я, Башмаков, не сдох и жил для общей, а отчасти и для своей пользы...

Раненый удивлённо поднял от книги глаза на Колю и смотрит, как тот говорит, обращаясь теперь только к игрушечному солдатику:

– Странно! И что мне эта картина? Картон... Краска... Звук далёкой музыки... Вроде как и ты, смешной солдат, чужая тень, простая оловяшка... Так почему же, когда я смотрю на вас, сжимается у меня за людей сердце?...