«Свою способность я обнаружил совершенно случайно — сосед по парте рассыпал коробок спичек. Я раз взглянул на кучку и тотчас подсчитал — тридцать одна. Товарищ проверил — точно. Попробовали с другим количеством — снова правильно. Меня это и поразило…»
Я подумал о том, что такими же незаурядными природными способностями обладают многие и многие люди. Но где они? Нам известны лишь единицы. Посещая выступления Куни и Мессинга, я поразился их предельной собранности, самодисциплине и целеустремленности. Один из них так и писал:
«Во время представлений я как бы включаю в себе рубильник всех возможностей психики, воли, обостренной наблюдательности».
Стало совершенно ясно: лишь воля и огромный труд помогли этим «колдунам» добиться успехов на своем поприще.
Сразу напрашивался вывод: выходит, какой-то резерв есть и у меня! Я еще ни разу не включал свой «психологический рубильник» до отказа. Да что до отказа — даже наполовину! Я еще никогда не пользовался такими мощными рычагами человеческой психики, как внушение или самовнушение. Между тем Куни, излечивший себя от серьезного недуга путем самовнушения, прямо рекомендовал это средство:
«Вспомните слова Гиппократа о том, что во врачевании немалую роль играет самовнушение. Позволю себе несколько изменить эту формулу: во врачевании самовнушение играет важнейшую роль».
А я себе сказал:
«В спорте почти решающую!»
Много людей, достигших в своем деле значительных успехов, не стесняясь, превозносили себя как в чужих, так и в собственных глазах.
До меня неожиданно дошло, что самодовольной похвальбой тут и не пахнет — это своеобразный допинг, психологическое средство, помогающее держать себя в постоянной творческой мобилизованности.
Как-то я поймал себя на ощущении: только одно осознание, что ты не полностью выложился и способен на большее, уже помогает. Я понял: прибавляя из года в год к личному рекорду по сантиметру, спортсмен в первую очередь преодолевает свой психологический барьер. Многие спортсмены этого не сознают и результаты в основном улучшают за счет изнурительной физической работы на протяжении длительного времени.
Но тренировки — это одно, а когда человек переступает максимальный рубеж своих физических возможностей, ему, чтобы двигаться дальше, надо тренировать нервную систему.
Именно этим я и занялся — уделял своей психологической подготовке около восьмидесяти процентов времени.
Конкретно это выглядело так.
За неделю до состязаний надо значительно снизить нагрузку, а потом и вообще перестать прыгать через планку, потому что она имеет свойство надоедать. Все эти дни пытаться внутренне расслабиться: играть в шахматы, ходить в кино, ездить на рыбалку, смотреть телевизор, что-либо читать. В общем, праздно проводить время. На такие понятия, как строжайший режим, внимания не обращать. Придерживаться его как бы неосознанно, создавая впечатление, что поступаешь так только потому, что тебе этого хочется. Полностью выспаться хотя бы за два-три дня накануне поединка. При этом не отчаиваться, если последняя ночь вдруг окажется бессонной. Она ничего уже не решает — настоящая усталость накапливается постепенно.
Если раньше к своему тренировочному результату я прибавлял на соревнованиях от восьми до десяти сантиметров, то теперь я прыгал выше на пятнадцать — семнадцать сантиметров. В мой адрес мигом посыпались упреки, чаще всего от поверженных соперников: «Буслаев-то, оказывается, „на хапок“ прыгать стал! Я только вчера на одной с ним тренировке на четыре сантиметра его обставил. А сегодня он вышел и на одном вдохновении всех обыграл. Но ведь вдохновение-то сегодня есть, а завтра его нет. Дальше ему так не протянуть».
Вдохновение? Да! Чего от него отказываться… Только природа его стала иной — не дар божий, вдруг ниспосланный небом, а плод тренировок своей воли.
Предостережения, что я долго «Не протяну», меня не беспокоили. Я четко понял, что выдыхаются прежде всего на тренировках, и в первую очередь морально. Потому что более всего утомляет их однообразие.
Весной, через шесть месяцев после покорения двух метров двадцати семи сантиметров, я почувствовал, что готов побить рекорд мира. Оставалось лишь выйти в сектор и установить его. Как раз в Лужниках предстоял традиционный мачт СССР — США.
За несколько дней на стадионе ЦСКА я решил проверить свои силы. Разбежался нормально, оттолкнулся, а результат 213. Я ничего не понял в расстроенный ушел с тренировки назавтра явился ва стадион снова — опять 213.
«Ерунда! Этого не может быть! — мысленно воскликнул я. — Я готов мое чутье меня не обманывает».
Я тщательно проверил грунт, обнаружил на месте отталкивания небольшую впадину. Заровняв ее, я поставил сразу 220, побежал — планку перелетел с такой легкостью, как если бы прыгал на луне. Я тотчас отправился прочь со стадиона, чтобы с легким сердцем бездельничать все оставшееся время до поединка.
Ник Джемс в состязаниях не участвовал: не смог оправиться после серьезной травмы. На матч пришло около ста тысяч зрителей, присутствовали члены правительства и американского посольства. Учитывая свою подготовленность, я был уверен, что эти соревнования пройдут для меня как праздник.
Так и случилось.
Легко, без нервов я неуклонно наращивал высоту. Каждый мой новый прыжок сопровождался аплодисментами. Затем под бурю восторгов я взял и 228.
На следующий день одна из центральных газет назвала меня «самым великим спортсменом в мире».
Сейчас я думаю, что популярность пришла ко мне не только потому, что я регулярно бил мировые рекорды. Больше она была вызвана тем, что мои выступления совпали с всеобщим подъемом в стране. Печать в то время сообщала о продолжении строительства Братской ГЭС, о создании уникальных гидротурбин для Красноярской станции, о беспосадочном трансантлантическом полете Москва — Гавана, о первом атомном ледоколе, о мощном ракетном оружии, которое получили наши войска, об атомных реакторах, космических кораблях, орбитальных полетах…
Люди переживали полосу бурного становления своего государства и хотели иметь все «самое большое», «самое первое», «самое мощное» в мире.
После того как меня признали лучшим спортсменом в мире, на меня неудержимо покатился ком славы. Радио, телевидение, специальные фильмы, статьи в журналах, мои огромные фотографии на страницах газет, бесчисленные интервью, автографы, масса разных поклонников, начиная с известных артистов, художников, кинорежиссеров, кончая директорами гастрономов, — все почитали за большую честь пригласить меня в гости, завести дружбу со знаменитым спортсменом. Один скульптор вылепил мой бюст (этот «монумент» до сих пор стоит у меня на балконе).
Жену в этот период закружило вместе со мной. Мы забыли о прежних распрях, с головой окунулись в этот приятный расслабляющий вихрь.
Позже мне было неприятно вспоминать, как я себя вел во всей этой шумихе. Под восхищенными взглядами почитателей я беспрерывно изрекал какие-то банальности и дошел до того, что, не стесняясь, стал и сам называть себя «великим спортсменом». В определенной степени это соответствовало истине, однако, честно говоря, как личность я особого интереса не вызывал. Все мои духовные влечения сводились только к спорту. «Знание соперника» (людей, с которыми я общался), «тактика» (манера поведения с ними) — все это существовало для меня лишь в узком пространстве прыжкового сектора. Упоенный своими успехами, я стал напоминать напыщенного индюка: говорил веско, со значением, важно кивал. Однажды я поймал себя на том, что так же стал разговаривать и с собственной супругой.
Деградировать полностью не позволило дело. Я повел штурм следующей высоты.
В Риге преодолел 223. Высота 229 мне не покорилась.
В Цюрихе взял 224. Прыжок на 229 вновь был неудачён.
В Лос-Анджелесе я должен был взять этот рубеж, но подвела гаревая дорожка. В этот сезон все секторы на американских стадионах задумали перекрывать заново. На выбор мне предложили «гарь» или «гростекс». Искусственная дорожка была лучше, она чуть пружинила, но «гростекс» еще не признала Международная легкоатлетическая федерация, Я опасался, что рекорд не будет засчитан, и решил действовать наверняка — выбрал старое покрытие. Я просчитался: прыгать мне пришлось, что называется, «на пахоте». Грунт, уложенный за два дня до соревнования, не успел уплотниться и во время разбега буквально летел из-под шипов. В Лос-Анджелесе мне удалось взять лишь два метра двадцать пять сантиметров.