Честно говоря, я не ожидал от него такой прыти. Однако меня уже ничего не беспокоило. Я точно знал, что эту встречу выиграю.

Я спокойно прошел к началу разбега. Чуть постоял. Сейчас от меня требовалось одно: просто прыгнуть.

Я побежал — 219 остались позади.

Впервые меня наконец наградили аплодисментами. Это было уже кое-что — я начинал перетягивать симпатии публики на свою сторону.

Установили 221.

Побежал Ник Джемс. Мощно взмахнув ногой, он на какую-то долю секунды завис над планкой. Когда негр упал в яму, рейка затрепетала и свалилась на него сверху. Оставшись сидеть на матах, американец склонил голову на грудь и секунды две, словно о чем-то глубоко задумавшись, не двигался. Потом резко встал, ни на кого не глядя, отошел к скамейке.

Зал молчал. Это была первая немая реакция публики после прыжка моего соперника.

Перед той же высотой встал я.

«Все нормально, — сказал я себе. — Все хорошо».

Я во всю мощь помчался, сильно оттолкнулся, нарушил один из элементов техники, тут же на взлете подправил его и вновь оказался по другую сторону рейки.

Вылезая из ямы, я заметил, как подскочил на скамейке мой всегда сдержанный тренер, а вместе с ним и руководитель команды Кислов. Они даже обнялись.

Зрители на этот раз вовсю захлопали мне, одобрительно загудели.

Ник Джемс во второй раз пошел к началу разбега. Снова достал крестик, молился уже много дольше, чем в первый раз.

Публика замерла.

Пригнувшись, негр наконец побежал, но перед планкой неожиданно дрогнул и проскочил мимо.

Американцы громко заулюлюкали.

Ни на кого не глядя, Джемс вернулся назад, по молиться теперь не стал. Подавшись вперед всем корпусом, он начал неотрывно всматриваться в планку и словно «заговаривать» ее.

Я знал, что периферийным зрением негр не упускает из виду и меня.

Тогда я сел так, чтобы еще больше попасть в поле его зрения, и демонстративно принялся расшнуровывать прыжковые тапочки. Я показал ему, что в исходе поединка уже не сомневаюсь — эту высоту он не возьмет.

Ник Джемс нервно отвернулся и опять понесся вперед. Бежал стремительно, напористо, но все равно — я это понимал — он видел, как его противник снимает тапочки. А я делал это нарочито медленно и спокойно.

И точно — американец опять пробежал мимо.

Когда он проскочил мимо еще два раза, зал оглушительно засвистел.

Ник заметался. Он почувствовал, как из-под ног уходит привычная почва — поддержка болельщиков.

Я смотрел на него и уже жалел, что проделал этот «номер с раздеванием». Американец напоминал взмыленную, загнанную лошадь.

Закончил он так: вновь сорвавшись вперед, Ник остановился перед планкой и, вдруг отрицательно замотав головой, пошел прочь к выходу.

Зал неистовствовал.

Я был все еще зол на публику и, догнав негра, остановил его и пожал ему руку.

Реакция зрителей оказалась неожиданной: нам обоим бурно зааплодировали.

Выиграв встречу, я больше не стал прыгать. Не к чему было расходовать силы — предстояли еще два матча; и потом, свою задачу на этих состязаниях я выполнил: сегодня важен был не результат, а победа.

После этого успеха я стал настоящим кумиром в Соединенных Штатах Америки. Обо мне принялись писать, помещать в журналах мои фотографии, придумывать всякие клички, прямо на улицах меня обнимали, просили автографы. Возникла странная ситуация — в Америке я стал более популярен, чем дома.

Потом меня пригласили на телевидение.

За столом рядом со мной сидели два американца: комментатор, бойкий блондин лет сорока, и переводчик. Поначалу комментатор расспросил меня, где я родился, сколько человек у меня в семье, когда начал заниматься прыжками, что делаю сейчас — работаю или учусь, какие у меня доходы, и все в том же духе.

Затем комментатор перешел к другим вопросам. Я тотчас почувствовал в них подковырку. Со своей обаятельной улыбкой комментатор явно намеревался посадить меня в лужу. Притом так изящно, чтобы я не заметил, как уже сижу в ней. Мне это сразу не понравилось.

Прервав его, я попросил:

— Не могли бы вы задать мне все свои вопросы сразу? Тогда я, может быть, отвечу на них связно и логично. Ведь наверняка план вашей передачи составлен заранее…

Ведущий заколебался, затем широко улыбнулся и выложил мне около десятка вопросов:

«Что вы думаете о нашей демократии?», «Сколько у вас в среднем получает рабочий?», «Как вы относитесь к своим выборам?», «Существует ли у вас свобода высказываний?», «Понравилась ли вам наша страна?» и так далее…

Немного подумав, я ответил:

— Прежде всего вы должны помнить, что я не политик, а спортсмен. К подобной теме разговора вы подготовлены лучше меня — это ваша профессия. И все же мне совершенно ясно, что вы — кстати, не вы первый — пытаетесь сейчас доказать своим телезрителям, что американский образ жизни лучше советского. Говорю прямо: мне это не нравится. Конкретно я согласен ответить только на один из ваших вопросов.

— О, конечно, конечно! — закивал комментатор. — На какой?

— О вашей стране. Она мне по душе. Нас хорошо приняли, у вас много толковых, симпатичных людей, и вообще я чувствую себя здесь, как говорится, «в своей тарелке». Скажу еще больше: вы богаче нас. Всем это прекрасно известно, поэтому незачем задавать вопрос о средней заработной плате. — Неожиданно мне стало обидно, я спросил ведущего: Простите, но когда вы в последний раз воевали?

Он уточнил:

— Вы имеете в виду Соединенные Штаты Америки?

— Да.

— В 1945 году. Потом Тайвань, Корея…

— Я интересуюсь той войной, которая происходила на территории вашего государства?

Мой собеседник широко улыбнулся:

— О! Это было очень давно!

Я сказал:

— Так почем же вы забываете об этом, когда так объективно, — я подчеркнул это слово, — сравниваете уровни жизни в наших странах? Или хотя бы тот факт, что, как абсолютно новая формация, мы существуем всего сорок три года, а вы уже не одну сотню лет? — Выдержав паузу, я повторил: — да, вы сейчас богаче. Однако это ничего не доказывает. Придет время, и мы сравняемся. Я не собираюсь спорить о преимуществах нашей системы и недостатках вашей. Мне хочется сказать одно: я гражданин своего государства, своей земли, своей Родины, Я родился, вырос и воспитывался в России. И какие бы трудности она ни испытывала, я люблю свою страну и верю в ее будущее. — Я обернулся к ведущему: — Мне нет надобности доказывать американцам, что их государство хуже, чем наше. Они лучше меня знают его достоинства и отрицательные стороны. И если их когда-либо что-то будет не устраивать, они во всем разберутся сами. Я думаю о другом: действовать и разговаривать нашим странам по принципу: «А у нас в квартире газ! А у вас?» — бессмысленно. Сегодня мы два самых мощных государства. В настоящий момент именно от наших стран зависит нормальная человеческая жизнь всех остальных людей. А если соперничать, так давайте только в спортзалах, бассейнах и на стадионах.

Комментатор заметил:

— А вы говорили, что не политик! — И, переводя разговор в другое русло, поинтересовался: — Кто, на ваш взгляд, выиграет два последних матча?

Я ответил:

— Я.

Он понимающе улыбнулся:

— Это что, психологическое давление на нашего Ника Джемса? Так сказать, предварительная атака.

Я пожал плечами:

— Отчего же? Я просто трезво оцениваю его и свои силы.

Комментатор восхитился моей уверенностью в собственных силах и, подводя итоги передачи, заверил меня, что, по его мнению, я наверняка понравился американской публике.

— После победы в первой встрече, — сказал он, — это ваш второй успех в Соединенных Штатах Америки. Не менее важный!

Вечером меня пригласил наш посол в США и долго со мной беседовал. Поздравив меня с победой в первом поединке, посол заметил, что мое выступление по телевидению тоже было очень удачным. Тут же он очень тактично предупредил меня об опасности «самолюбования».

— Скромность, — сказал посол, — не правило приличия. Это самый надежный тыл, резерв каждого человека, признак настоящей личности.