Остальные прыжки тоже не удались нам.
Габидзе выиграл золотую медаль олимпийского чемпиона по попыткам.
Все! Скачков, Глухов, члены нашей легкоатлетической команды бросились на поле поздравлять нас, обнимать, подбрасывать в воздух Руководитель команды Кислов чуть не задушил меня в своих объятиях.
Усталый измотанный от борьбы еле державшийся на ногах, я не ощущал никакой радости. Более того, я начал казнить себя за то, что не смог взять 2.16 с первой попытки. Ведь все бы так реально, победа так близка — и теперь только какая-то жалкая серебряная медаль. Я вдруг почему-то вспомнил мать, и мне захотелось по-детски ткнуться в ее теплый живот головой и расплакаться, пожаловаться на свою неудачу.
Не выдержав радостных возгласов объятий, я вырвался и убежал в пустую раздевалку. И там вдруг стал рыдать. Всей грудью. Рыдая, я думал, что это и есть, наверное, счастье — когда долгожданный завоеванный успех уже не в счет и тебе по-прежнему всего мало, мало… ничтожно мало.
КАЛИННИКОВ
В газетах сообщили: материальный ущерб, нанесенный нашей стране войной, составил около 2 триллионов 600 миллиардов рублей. Лично у меня подобная цифра в талоне не укладывалась. С чем это можно соизмерить? Разруха не коснулась Сибири, но, как и все население, сибиряки испытывали острую нужду в промтоварах и продуктах, которые выдавались по карточкам. Особенно остро нехватка продуктов ощущалась после сильной засухи 1946 года. Немало из сибиряков вернулись домой калеками и инвалидами.
По всей стране медики принялись активно восстанавливать главные потери государства — здоровье и трудоспособность людей, пострадавших на фронте.
Я занимался тем же самым…
Однако с каждым днем меня удивляло и все больше раздражало слепое следование некоторых врачей старым методам лечения, которыми они пытались воздействовать на те или иные болезни.
Особенно грешили этим в области травматологии. Здесь главенствовал гипс. Почти на все случаи. В гипсовом панцире больные лежали от полутора месяцев до двух лет, а иногда и больше. Лишенные движения, они приобретали еще несколько заболеваний: контрактуру суставов, пролежни, колиты, гастриты, мышечную атрофию, нервную депрессию и еще многое другое. При этом давно было известно, что в гипсе кость срастается плохо, часто неправильно. По этой причине больных нередко оперировали по второму, третьему, а иногда и по четвертому разу. И все-таки гипсовая повязка находилась на положении какого-то языческого божества, которому слепо поклонялись вот уже более двух тысяч лет.
Основателем принципа гипсовой повязки являлся сам Гиппократ!
Трудно было поверить, чтобы за это время медицина не могла найти в этой области что-либо новое — совершенно иные, более эффективные и надежные способы сращивания костей, которые начисто исключили бы возможность повторных операций и не приносили бы людям дополнительных страданий.
Интуитивно я чувствовал, что существует перспектива иного, более прогрессивного способа.
На первую толковую мысль в этом направлении меня натолкнула моя корова. Она собиралась отелиться.
Однажды, глядя на ее раздутый живот, я подумал:
«А почему, собственно, кость не может расти так же, как и ткани! Она твердая, да. Но ведь известно, что это просто другое состояние все той же живой материи, В других пропорциях, но кости состоят из тех же веществ, что и мышцы и нервы. Притом они выполняют не только роль каркаса, на котором держатся наши мышцы, но и сами являются плотью организма, И если скелет тесно взаимосвязан с тканями, нервами и мышцами, то, подобно им, он тоже должен регенерировать. Обладать способностью к росту. Так же, как растет живот этой коровы».
По ортопедии и травматологии у меня тотчас появилась гора книг. Выяснилось, что именно в этой сфере медицина была наиболее консервативна. Ведущие авторитеты утверждали, что человеческая кость расти не способна. Она может лишь сращиваться, да я то с большим трудом. Некоторые доказывали, что даже и это ей не под силу. По их мнению, так называемое сращение являлось лишь видимостью. За счет сильного сжатия костные отломки всего-навсего механически проникали друг в друга мельчайшими осколками и держались за счет этого сцепления.
И вдруг у одного японца, а затем у американца я нашел смелую мысль. Они высказывали догадку, что при определенных условиях человеческая кость может расти. Правда, крайне незначительно.
Я обрадовался — значит, я на верном пути! И хотя в отличие от зарубежных коллег я считал, что наши кости способны регенерировать до 10–15 и более сантиметров, меня это уже не смущало. Главное, что в своем предположения я оказался не одинок. Это было уже кое-что.
Робость моих коллег в своих догадках, очевидно, вызывалась тем, что никто из них не знал, как создать такие благоприятные условия, которые способствовали бы росту наших костей. Я не имел об этом понятия тоже.
Зато окончательно прояснилось другое: гипс подобных условий не создает. Рассматривая сотни рентгеновских снимков, я видел, что кость в нем срастается рывками, через мозоли, которые тотчас разрушаются от толчков и сотрясений.
Постепенно передо мной начал вырисовываться путь моих дальнейших поисков.
Гипсовая повязка бесперспективна — это уже точно. Образно говоря, она походит на подушку, в которую завернуты две соединительные палки (Отломки костей). При малейшем движении они испытывают массу колебаний в разных направлениях поперечных, вертикальных, круговых, диагональных и других. Я был убежден, что именно эти колебания не позволяют развиваться кости. Они нарушают и затормаживают ее естественные процессы роста.
Сам собой напрашивался вывод: необходимо создать такое устройство, в котором отломки костей стояли бы относительно друг друга «намертво» и никаким сотрясениям не подвергались. Даже при ходьбе.
Как подобное устройство должно выглядеть, каков его конструктивный принцип, этого я еще не представлял. Однако половина пути была пройдена — я сумел поставить перед собой четкую, конкретную задачу, которую всегда нелегко сформулировать.
В результате долгих размышлений я пришел к выводу, что вместо гипса необходим некий аппарат, который можно было бы ставить на поломанные руки или ноги. И аппарат этот, вероятней всего, должен быть изготовлен из стали, так как никакой другой материал — дерево, пластмасса и прочие — веса человеческого тела долго не выдержит.
Я начал доставать пособия и инструменты по слесарному делу. Превратив свою избу в мастерскую, я стал прикидывать и так и эдак, но пока ничего не получалось. Я не мог найти верной конструкции и подходящих компонентов для будущего аппарата.
В качестве отломков я использовал распиленное древко лопаты. Через дерево я пропускал спицы, скреплял их дугами, полудугами, закручивал гайками — опять ничего не клеилось. Как только я натягивал одну спицу, ослабевала другая. И наоборот.
На зарождение и оформление идеи аппарата, на поиски его конструкции у меня ушло четыре года. Я как бы «шагал в ногу» с четвертой пятилеткой, которая уже завершалась. Увы, я ничем не мог похвастать — за это время, хорошо овладев слесарным делом, я только испортил около сотни лопат. Благо мать терпеливо скосила все это и не уставала каждый раз убирать избу после моих экспериментов.
Летом 1949 года меня пригласили в Сургану работать в областной больнице ординатором хирургического отделения. Я сразу согласился на это предложение.
В своем поселке я остро нуждался в новых медицинских книгах, в оборудовании, в опытных специалистах, с которыми можно было бы посоветоваться, наконец, в консультациях квалифицированных слесарей.
Чтобы сконструировать аппарат, постоянно требовались новые спицы, дуги, гайки, контргайки и еще целая куча всякой всячины, которую надо было вытачивать не на глазок, а с точностью до миллиметра. Для этого требовались сталь и заводские станки. Ни того, ни другого в моей «Швейцарии» не было.
В Дятловке я оставил хозяйствовать мать, сестер и брата. Двое других братьев уже поступили в институты в Оренбурге: один — в политехнический, другой, как я, избрал медицину. Семья моя была сыта, одета, обута, поэтому из Дятловки я уезжал со спокойны сердцем. Матери я высылал треть своей зарплаты.