- Хотите, прыгнем в сад?
- Ой?
- Я обниму тебя, и мы сразу прыгнем, и таким образом, поддерживая тебя, я смягчу твое падение.
Аделаида Борисовна весело и нерешительно смотрела вниз.
- Только сразу надо: когда я скажу три - прыгать! Ну, раз, два, три...
Карташев прыгнул, а Аделаида Борисовна еще не собралась, и он потянул ее, и оба, потеряв равновесие, упали на землю. Оба испачкались, Аделаида Борисовна ушибла руку, бок и до крови оцарапала щеку. И вытереть кровь нечем было, так как платки с грибами остались на той стороне.
Карташев был очень сконфужен, извинялся, а Аделаида Борисовна, подавляя боль, улыбалась и ласково говорила:
- Ничего, ничего...
- Я сейчас принесу платки.
Карташев взлез опять на стену, прыгнул, взял платки и возвратился назад.
Перед смущенной Аделаидой Борисовной стоял высокий Еремей и тоже, мигая своим одним глазом, смущенно смотрел на нее.
- Это Еремей, - объяснил ей Карташев, - это моя невеста, Еремей.
Еремей радостно открыл рот и начал усиленнее кланяться, приговаривая:
- Ну, дай же, боже, дай, боже...
- Дай, боже, - помог ему Карташев, - що нам гоже, що не гоже, того не дай, боже...
Аделаида Борисовна кончиком платка, жалея грибы, вытирала кровь, а Карташев говорил Еремею:
- Вот, Еремей, как я угостил свою невесту.
- И чем то могло так оцарапнуть? - качал головой Еремей. - Та чему ж вы не гикнули, я бы лестницу приволок бы.
- Вот это верно! Пожалуйста, пока мы пойдем в дом, принесите лестницу.
Кровь перестала идти, но царапина была во всю щеку.
Скоро и Аделаида Борисовна и Карташев забыли о своем падении, отдавшись осмотру дома и рассказам.
- Вот и здесь меня раз высек отец... Господи, я, кажется, только и вспоминаю, как меня секли. Боже мой, какая это ужасная все-таки вещь наказание. Около двадцати лет прошло, я любил папу, но и до сих пор на первом месте эти наказания и враждебное, никогда не мирящееся чувство к нему за это... Тебя, конечно, никогда не наказывали?
- Нет... Меня запирали одну, и я такой дикий страх переживала...
На лице Аделаиды Борисовны отразился этот дикий страх, и Карташев совершенно ясно представил ее себе маленьким, худеньким, испуганным ребенком, с побелевшим лицом, открытым ртом без звука, которого вталкивают в большую пустую комнату.
- А, как это ужасно! Деля, милая, мы никогда пальцем не тронем наших детей.
- О, боже мой, конечно, нет!
И они еще раз горячо поцеловались.
- Я как будто, - говорил Карташев, - теперь, когда побывал с тобой здесь, никогда с тобой не разлучался. Ах, как хорошо это вышло, что мы поехали на кладбище, сюда. Мы опять и уже вдвоем родились здесь и с этого мгновения вместе, всегда вместе пойдем по нашему жизненному пути.
Они шли, держась за руки, и она молчаливо горячим пожатием отвечала ему.
- Еще на колодезь зайдем, откуда я вытащил Жучку.
По-прежнему там было тихо и глухо.
Карташев заглянул и сказал:
- Какой мелкий: не больше сажени, а тогда казался бездной без дна. Все как-то стало меньше - и сад и дом... Все тогда было больше...
Лестница уже стояла у стены, и около нее Еремей.
И Еремей уже не тот. Еще худее, выросла большая белая борода. За Зоськой умерла и толстая мать его Настасья, звонко кричавшая, бывало, сыну:
- А сто чертей твоему батьке в брюхо!
Другая теперь, злая, как ведьма, такая же худая, как и Еремей, ест поедом покорного, тихого, всегда бессловесного Еремея.
- Как здоровье Олимпиады?
Еремей махнул рукой и ответил неопределенно:
- Живет! На базар, бес, ушла...
Карташев дал ему двадцать пять рублей, и на бесстрастном лице Еремея сверкнула радость.
- Дай, боже, - говорил он, поддерживая лестницу, - щоб счастье, богатство було, щоб не перебрали всех денег...
На этот раз и благополучно взобрались, и благополучно спустились на другую сторону.
Домой приехали только к часу.
Их встретили все с радостными возгласами, поздравлениями и вопросами, где они запропали.
- Послушай, - весело кричал издали Сережа, - поддержи коммерцию и не выдай: я держал пари на сто рублей, что вы уже обвенчались? Неужели проиграл? Войди в мое положение...
Когда подошли и увидели расцарапанное лицо Аделаиды Борисовны, опять забросали вопросами: как, что случилось? А Сережа громче всех кричал:
- Ну, я выиграл, выиграл: повенчались, и он уже побил свою жену!
Когда выяснилось, откуда эта царапина, раздался общий вопль:
- Тёма!
И все смеялись, тормошили Карташева и кричали:
- Тёма сумасшедший!
Евгения Борисовна качала головой и с ласковым упреком говорила сестре:
- Как же ты согласилась лезть на стену?
Маня кричала:
- Нет, кто, кроме Тёмы, придумает в первый же день тащить свою невесту на стену и прыгать оттуда? Во всяком случае, Деля, ты видишь, как опасно за этим господином слепо следовать. Именно с ним и надо всегда и за него и за себя все обдумывать, а иначе он заведет вас в жизни в такие круги, из которых и выхода не будет.
Аделаида Борисовна ласково и весело посмотрела на жениха и ответила:
- Куда он пойдет, туда и я пойду, и всегда будет выход.
- Деля, Деля! Погибла...
Сережа отвел брата и сказал:
- И я погиб: как теперь заплачу проигрыш?
- Кому ты проиграл?
- Положим, самому себе... От этого меняется разве что-нибудь?
- Ничего не меняется, и я плачу за тебя проигрыш.
- Я всегда знал, что ты благородный человек: давай деньги!
Когда все успокоились, Евгения Борисовна, скромно и в то же время торжественно, подошла к Карташеву и сказала своим обычным наставительным тоном, слегка картавя:
- Я поздравляю от души вас и Делю. Сделайте ее счастливой... - И, улыбаясь, прибавила: - Старайтесь больше не царапать ее: пусть этой царапиной ограничатся все неприятности вашей будущей семейной жизни...
Отъезд был назначен на другой день.
Аделаиде Борисовне надо было кое-что купить на дорогу, и после завтрака она с Карташевым поехали в город.
В магазине золотых вещей Аделаиде Борисовне понравилось миниатюрное золотое колечко с маленькой жемчужиной.
- Это детское кольцо, - сказал приказчик.
Но Аделаида Борисовна примерила, и оно нашло на ее мизинец.