- Заткнись! - Грохнул кулаком по столу папаша, - мы ещё с ней поговорим, что она там заработала и где!
Леонид Матвеич молчал, улыбался пьяноватой улыбкой и в глазах его была сплошная доброжелательность и никаких вопросов.
Вся эта картина так диранула Ангела за сердце, что она кинулась в ноги матушке, положила голову ей на колени и заплакала и зашептала, прости меня, мамочка, прости меня, дуру, если можешь...
А сама думала, что, сложись по-другому её обстоятельства в Москве, она бы ещё год-два, а может и никогда, не приехала сюда.
Посылала бы деньги, - это да, но что деньги по сравнению с самой дочечкой, которая вот она, здесь, рядом.
- Ну что вы так Ангелку принимаете! - загудел Леонид Матвеич,
- ей с дороги умыться да за стол. А мы послушаем, чем Москва дышит! А то один орет, другая нюни пустила... Вы чего?
И как-то все стало на свои места, как всегда бывало, когда Леонид Матвеич брал бразды в свои руки.
Учитель, - одно слово.
С прежним обожанием смотрела на него Ангел. Только свербило на сердце, что ничего хорошего она ему сказать не может.
Он, кажется, и сам понял это, но смотрел на Ангела добро и с любовью. Знал он эту Москву, столицу нашей Родины!
Ангел сейчас остро почувствовала, что не усидит она в родном дому, уедет. Не в Москву, так в Питер или работать за границу, нянькой, кем угодно, чтоб заработать денег, а там купить в Москве скромную квартирку, и быть на равных со всеми. И дружить с кем хотеть.
Дружить ей хотелось с Аленой, а любить - Макса.
Но то заоблачные мечты.
Папаша больше не стал собачиться, матушка утерла слезы, лишь подшмыргивала изредка носом, улыбался Матвеич.
За столом стало как бы и весело.
Ангел сказала, что приехала насовсем, но к Новому Году её ждут, что Леонид Матвеич получит от Казиева письмо, не успел написать, все работа, работа...
В общем красно врала, как она умела, а матушка все разглаживала рукой деньги, привезенные дочкой, - они для неё были и не деньги, а символы. Честности, заботы и любви дочери.
Знали бы они, что их дочери пришлось пережить!
А что если рассказать о Сан - Тропе?..
- Я ведь во Францию летала, в Ниццу, прожила три дня на курорте, сказала Ангел и оглядела всех.
Матушка побелела, ей, конечно же, представился какой-нибудь хлыщеватый господин, который возил с собой её дочечку...
Леонид Матвеич загорелся весь, чуть не подпрыгнул на стуле, при его-то толщине!
- Расскажи, чего же ты молчала! В подробностях.
Он не был ни завистливым, ни злым, - он был почти святым, а может, и вовсе святым, - пьющим и курящим, и иной раз пуляющим матерком, - как бывает на Руси. Такая уж она, Русь-матушка!
Папаша презрительно ухмыльнулся, - ну и чего эта Ница твоя? Ерунда! Вот мы были в Сибири, плоты гоняли, в молодости еще, так там, я вам скажу...
И он долго и неуклюже рассказывал, как сплавляли, как пили вечерами водку у костра, под печеную рыбку, как играли на двух гитарах и пели незабываемые песни, он даже спел куплет "Я люблю тебя жизнь", единственный, который знал.
Его слушали внимательно, потому что папашу лучше не перебивать.
Только Леонид Матвеич подморгнул ей, - потом, мол, поговорим. Ангел страшно обрадовалась: Учитель подскажет ей, как дальше жить...
Ночью Ангел не спала. Непривычно тихо было за окном после Москвы, только брехали собаки да доносились пьяные песни, видно сегодня где-то в городе играли свадьбу. Их квартира опустела к вечеру: кого пригласили, а кто и сам пошел, - поглазеть да ухватить рюмочку с хорошим шматом закуси. На свадьбе ведь не чинятся и не жмутся, а то и жизнь пройдет у молодых жадная да скаредная.
Ангел думала о Максе. Где он сейчас?.. Она же ничего не знала. Не знала и того, что Макс снимает квартиру и теперь тоже не спит и, как ни странно, думает о ней, вернее, о нем, - странном парнишке по имени Ангел, который как появился из ниоткуда, так и канул в никуда...
28. КАЗИЕВ НЕ ДОГАДЫВАЕТСЯ, ЧТО САМ ВЕДЕТ ДЕЛО К РАЗГАДКЕ...
Как фурия ворвался он в свою квартиру.
Каков старикашка! Не прост, очень далеко - не прост. Похож на сидельца, авторитета, вора в законе! Такому на фига деньги! У него - общак, греби, сколько пригребется.
Да и стар, - каждый воран принесет долю да ещё поклонится! Чем ему приглянулся Родька? Неумный Родька, не с такими уж большими свободными деньгами?.. Что им друг от друга было надо?
А вот Казиев, с его талантом, с его известностью, возможностями, ведь он вхож в самые высокие круги, куда того же Родьку на порог бы не пустили!.. - Казиев не нужен.
Старик, - как его зовут по-настоящему, - не знает, конечно, никто, что-то хочет, но что?..
Если Казиев догадается, то все окей.
Он чуть-чуть успокоился, надев свой толстый драный халат, сняв с себя "наряды", которые последнее время стали тяготить его: надо менять имидж, что-нибудь не очень новое, из каких-нибудь сороковых-пятидесятых, но - верх той элегантности, хорошо бы с кожаными настрочками на локтях. Надо посоветоваться с кем-нибудь из наших самых известных кутюрье, скорее всего, со Славой Зайцевым.
Говорят, таков английский стиль в высоком обществе. Он сам ещё не был в Англии почему-то. Америку извозил только так, - вдоль и поперек, но Америка - фуфляндия, а вот Англия!..
Сейчас надо выпить и девочку, чтобы снять напряжение и приближение депрессии.
Где эта Тинка-картинка? Почему её унесло от домишки старикана? И вдруг вспомнил, что, вылетая в злобе из двора, заметил что-то желтенькое в стороне...
Значит, он сам промчался мимо нее.
Срочно эту дурочку сюда, иначе он начнет крушить мебель и бить посуду.
Часа через два она сама появилась, в весьма помятом лимонном наряде и изрядно пьяная. Оказывается, - была в баре на Тверской.
Находилась в состоянии невменяйки и пришлось отмачивать её в ванной, да и вообще, - кто знает, где и с кем её таскало.
Она пришла в себя, узнала Казиева и запричитала.
- Тимоша, миленький, я так расстроилась... Я подумала, что ты меня не любишь!
И пока Казиев прямо в ванной быстро расправлялся с ней, чувствуя, как с выливающимся напряжением уходят дрожь и стресс, она все бормотала о любви, об их любви...
Болтовня становилась все тише, а вскоре вовсе замолкла, - Тинка крепчайше спала.