Я все время искал глазами Филимонова, а сердце сжималось: жив ли? Однажды мне показалось, что около замаскированного танка мелькнула его фигура. Как раз подполковник Журавлев пригласил всех на обед, и я попросил у Борисенко разрешения сходить в "свою" роту. "Хорошо, что любишь и не забываешь танкистов, - ответил комбриг. - Полчаса хватит?" Я кивнул и, получив разрешение, побежал к танкам. Сколько радости было в нашей встрече! "От-то хорошо! - вскричал Филимонов, увидев меня, и с раскрытыми объятиями пошел навстречу. - Безуглов тебя уже заметил среди начальства, хотел сбегать - на обед позвать, да я сказал, что ты сам придешь. Вон, гляди, они и котелок для тебя успели приготовить".

Я сердечно поздоровался с Безугловым, Хабибулиным и Семеряковым, устроился рядом с ними за импровизированным столом. Филимонов встряхнул фляжку, испытующе глядя на меня: "Может, налить?" Я отказался. "От-то правильно. Ты знаешь - мы держим на всякий случай, а сами не пьем. Пока бои - сухой закон. Может, нам через пять минут придется идти в атаку, а какой ты вояка с пьяной головой? Первым снарядом сожгут..." Заговорили о прошедших боях. В девяти атаках побывал за это время взвод. Немало гитлеровцев побили, два танка и три бронетранспортера сожгли, по бронепоезду и эшелонам в Каменке стреляли, минометов и пулеметов раздавили десятка три. "Ну и самим попадало, - улыбается Филимонов. - В бою меняли ленивец и опорные катки. Гусеницы не раз летели. Девять атак в нашей жизни - большой срок. Некоторые экипажи без машин остались. Теперь вместо автоматчиков в атаку ходят. Ничего, потом танки сильнее беречь будут!.. А как ты?" Коротко рассказал о том, что выпало за эти дни на мою долю. "Ну вот, а ты боялся - в штабе воевать не придется, - заметил Филимонов, - На войне, брат, всюду воюют". Пожимая на прощание руку, пригласил: "Заглядывай почаще".

Девять дней бригада держала оборону. Восстановили машины, пополнились боеприпасами, горючим и продовольствием. Удалось немножко отдохнуть и даже искупаться - кому в бане, кому в подвижной душевой. Для меня это был первый отдых после окончания училища.

- В ночь на третье января, - пояснил генерал Рязанский,

корпус сосредоточился юго-западнее железнодорожной станции

Знаменка. В то время шли напряженные бои на ближних

подступах к Кировограду. Гитлеровское командование именем

фюрера требовало от своих войск удержания города, как одного

из важных стратегических объектов. Ведь отсюда, из района

Кировоград, Знаменка, проводился сильнейший контрудар, чтобы

сбросить в Днепр советские войска, ворвавшиеся на

Правобережную Украину...

3 января 1944 года часа за два до сумерек полковник Борисенко, взяв с собой майора Кривопишу и меня, направился на командный пункт 233-й стрелковой дивизии, занимавшей оборону на участке, куда мы выдвинулись после ночного марша. На КП уже находились многие офицеры нашего корпуса. Когда полковник Борисенко здоровался с ними, Кривопиша негромко называл мне их фамилии: командир 10-й гвардейской бригады гвардии полковник Буслаев, командир 11-й бригады полковник Бриков, только что прибывший в корпус... Вскоре приехал Скворцов с генералами и офицерами управления корпуса. Когда собравшиеся двинулись по ходу сообщения на высоту, где в траншеях виднелись стереотрубы, я понял: предстоит серьезное наступление, и сейчас командиры бригад, видимо, получат боевой приказ...

- Овчаренко не ошибся, - подтвердил Рязанский. - Корпус

получил задачу вместе со стрелковой дивизией прорвать

оборону противника и, развивая удар на Новомиргород, Малая

Виска, отрезать противнику пути отхода из Кировограда.

Двенадцатая мехбригада должна была наступать в центре

боевого порядка корпуса.

Весь день 4 января я носился между штабами бригады и корпуса: возил донесения, сводки, приказы, боевые распоряжения и другие документы. Очень хотелось побывать в танковом полку, однако выкроить время так и не удалось. Только через начальника связи полка лейтенанта Паршина передал Филимонову привет. Отчего это перед новыми боями так хочется увидеть товарищей? Может, потому, что в глубине души все время таится вопрос, от которого никак не отделаешься: "Увидимся ли еще?.."

Забрезжило хмурое, туманное утро 5 января, и тотчас загрохотала мощная канонада. Мы знали: за десять минут до атаки наша авиация должна нанести бомбо-штурмовой удар по первой позиции и резервам противника. С тревогой поглядывали на небо, затянутое плотным туманом. Опытные командиры ворчали: "Не полетят! Да оно, пожалуй, и лучше, если не полетят, а то, чего доброго... Пускай в глубине хорошенько поддержат".

Полковник Борисенко во время артподготовки нетерпеливо поглядывал на часы, часто хватался за телефон и, стараясь перекричать канонаду, давал последние указания командирам мотострелковых батальонов: "Пока не рассеялся туман, мотопехоте ни на шаг не отставать от машин! Берегите "коробки", их мало!"

В тумане бой вести труднее, чем ночью. Видимости почти никакой, к тому же оптика запотевает. Мне понятна тревога комбрига. Он верил в свою мотопехоту, считал, что в такой обстановке ей принадлежит решающая роль, и, конечно, был прав,

Успех наступления определился сразу. Туман давил на психику гитлеровцев, не позволял им вести по наступающим прицельный огонь. Мотострелки и танки внезапно, как призраки, появлялись из тумана и одну за другой брали траншеи.

К исходу второго дня наступления мы вклинились в глубину обороны противника на двадцать пять километров, прорвав ее на широком фронте. Всюду были видны следы поспешного отхода врага, брошенное имущество, машины, артиллерийские орудия, минометы, личное оружие, за потерю которого фрицев расстреливали. Фашисты нередко бросали своих раненых, сдавались в плен целыми подразделениями. Нам было ясно: достигнут крупный успех, вражеская оборона трещит по всем швам. Помню, когда наша бригада первый раз наносила удар на Каменку, было такое чувство, что мы совершаем отчаянную дерзость. Фланги открыты, кругом враг, а мы все-таки рвемся вперед. И радостно, и жутковато от собственной решимости. Похожее, наверное, испытываешь, идя по узкому мостику над бездной. Пусть ты храбрейший на свете, а все же в груди холодный комочек. Ни справа, ни слева нет опоры - попробуй оступись!

Теперь не то. Наша бригада казалась лишь частицей могучего потока наступающих войск, мы каждый час ощущали надежный локоть соседей. Я, офицер связи, быть может, лучше многих знал это. Казалось, за спиной вырастали крылья, душа ликовала, и я теперь хорошо понимал бывалых солдат, которые говорили, что большое наступление-это праздник, когда и умирать легко. Падая лицом на запад, ты сообщаешь движение тем, кто дойдет до победы, и остаешься жить в наступательной силе войска. В этом бессмертие солдата, и он верит в него.

- Восьмого января корпус перерезал пути Кировоград

Новомиргород и Кировоград - Малая Виска, выполнив

поставленную задачу, - сказал об этих событиях генерал

Рязанский. - В тот же день соединения пятой гвардейской

танковой и седьмой гвардейской армий штурмом взяли

Кировоград, завершив одну из важных операций Второго

Украинского фронта.

Наступление продолжалось и в последующие дни. Однако

сопротивление гитлеровцев начало возрастать - войска подошли

к переднему краю сильной полосы обороны, проходившей по

рубежу Смела, Новомиргород, Малая Виска, Новоукраинка. Сюда

подошли и свежие силы противника. Прорыв этой полосы обороны

требовал времени для перегруппировки войск, и потому

наступление было приостановлено по распоряжению Верховного

Главнокомандования. Наш корпус остановился на рубеже, с

которого в феврале пятая гвардейская танковая армия наносила

удар в знаменитой Корсунь-Шевченковской операции, которую

историки называли "вторым Сталинградом" или "Каннами на

Днепре".

Нам в этих событиях участвовать уже не пришлось.