Внутрипартийная демократия была единственной формой сохранения демократии, демократического климата в стране. И нужно подчеркнуть, что эта возможность не осталась неиспользованной. Партия, несмотря на гражданскую войну, нашла в себе такие внутренние силы, которые проявились в открытых острых дискуссиях по актуальным политическим вопросам. Так, например, в ходе подготовки Октябрьского восстания и в самый момент восстания внутри партии шла ожесточенная борьба фракций, которые возглавлялись видными членами ЦК партии. Партия оказалась способной преодолеть разногласия без раскола и перейти к дружной работе по организации социалистического государства.
Колоссального размаха внутрипартийная борьба достигла во время Брестских переговоров о мире с Германией. Партия фактически разделилась на три фракции, каждая с ярко очерченной платформой. Ленин остался в меньшинстве, и Дзержинский ставил вопрос о замене его на посту председателя Совнаркома.
Все это свидетельствовало о том, что страна при благоприятных условиях могла перейти к многопартийной системе, от монополии одной партии к подлинно демократическому строю. Если бы такая свобода дискуссий и свобода фракций были сохранены в партии, опасность образования авторитарной власти была бы исключена.
Однако, свыкшись с управлением страной силами одной партии, большевики по окончании гражданской войны не перешли на нормальную демократическую систему, так как это было связано с постоянной борьбой за голоса избирателей, с постоянной защитой своих взглядов перед широкими массами трудящихся. Это было роковой ошибкой. Власть ослепляет людей, даже таких глубоко идейных, каким был Ленин.
Мало того, что он в условиях мирного времени и отсрочки мировой революции не изменил тактики, он на Х-м съезде партии провел ограничения демократии внутри самой правящей партии, запретил фракции и дискуссии и допустил организационные выводы в отношении «Рабочей оппозиции».
После Октябрьской революции, которая была почти бескровной, партия большевиков шла на репрессии против своих политических противников с большой осмотрительностью. Аресты противников советской власти, несмотря на открытую вооруженную борьбу и саботаж офицерского корпуса, чиновников бывшего царского государственного аппарата, производилась только в крайних случаях. Даже такого матерого врага революции, как генерал Краснов, освободили из-под ареста под честное слово, что он больше не будет участвовать в вооруженной борьбе против советской власти.
Когда советская Россия оказалась в кольце блокады, а белое офицерство объявило террор против коммунистов, когда партия эсеров стала на путь индивидуального террора против руководителей советской власти, советское правительство в порядке самообороны перешло к массовым репрессиям против своих врагов. Кто первый применил насилие? Монархические и буржуазные партии и организации. Красный террор был ответом на белый террор.
«Сомнительные авантюристы, — писал в 1920 году Г. Уэллс, — терзающие Россию при поддержке западных держав — Деникин, Колчак, Врангель и прочие не руководствуются никакими принципиальными соображениями и не могут предложить какой-либо прочной, заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу, это просто бандиты. Коммунисты же, что бы о них ни говорили, — это люди идеи, и можно не сомневаться, что они будут за свои идеи бороться. Сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников. Они сразу же обеспечили себе пассивную поддержку крестьянских масс, позволив им отобрать землю у помещиков и заключив мир с Германией. Ценой многочисленных расстрелов они восстановили порядок в больших городах. Одно время расстреливали всякого, кто носил оружие, не имея на то разрешения. Это была примитивная, кровавая, но эффективная мера. Для того чтобы удержать власть, коммунистическое правительство создало чрезвычайную комиссию, наделив ее почти неограниченными полномочиями, и красным террором подавило всякое сопротивление. Красный террор повинен во многих ужасных жестокостях: его проводили по большей части ограниченные люди, ослепленные классовой ненавистью и страхом перед контрреволюцией, но эти фанатики, по крайней мере, были честны. За отдельными исключениями, расстрелы ЧК вызывались определенными причинами и преследовали определенные цели, и это кровопролитие не имело ничего общего с бессмысленной резней деникинского режима…» (Уэллс, «Россия во мгле», стр. 37–38).
Если, несмотря на то, что в 1918–1919 годах советская власть сохранилась на небольшой территории, в самом центре России, — а против Советов выступили единым фронтом иностранные войска и вооруженная до зубов Белая Армия, — большевикам удалось разгромить своих врагов, то это произошло не благодаря применениям насилий, а потому, что в этой борьбе народ, и, прежде всего, русский народ, стал на сторону большевиков. В ответ на жесточайший белый террор против населения, особенно крестьян (порки их), трудящиеся России, и в первую голову крестьяне, уходили в партизанские отряды. Мощное партизанское движение во всех районах страны: на Украине, в Белоруссии, в Архангельске, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке стало одним из решающих факторов разгрома Белой. Армии.
«Народ в прошлом, — писал Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», — чувствовал неправду социального строя, основанного на угнетении и эксплуатации трудящихся, но он кротко и смиренно нес свою страдальческую долю. Но наступил час, когда он не пожелал больше терпеть, и весь строй души народной перевернулся. Это типический процесс. Кротость и смиренность может перейти в свирепость и разъяренность. Ленин не смог бы осуществить своего плана революции и захвата власти без переворота в душе народа. Переворот этот был так велик, что народ, живший иррациональными верованиями и покорный иррациональной судьбе, вдруг почти помешался на рационализации всей жизни, поверил в возможность рационализации всей жизни… поверил в машину вместо Бога».
Тот факт, что в борьбе между красными и белыми народ стал на сторону красных, является лучшим доказательством того, что концепция А. И. Солженицына о враждебном отношении народа к большевикам и о сочувствии крестьян монархии «была необоснованна.
Именно тогда, когда монархические и правобуржуазные партии вели борьбу с Советами с помощью иностранных армий, большевики объективно стали единственными носителями идеи «единой и неделимой России». Сказанным я не хочу огульно оправдать всю карательную политику большевиков от Октябрьского переворота и до смерти Ленина. Есть в прошлой террористической политике Ленина действия неизбежные, вызванные обстоятельствами (ответ на карательную политику белых, саботаж служащих, спекуляция, бандитизм, взяточничество и т. д.), но, несомненно, была и избыточность, которая подрывала престиж власти и нанесла урон идее социализма.
К таким отрицательным действиям ЧК я отношу необоснованные аресты интеллигенции, непосредственно не участвовавшей в борьбе против советской власти, карательную политику в отношении бывших политических противников, прекративших борьбу после окончания гражданской войны и стабилизации власти. Сохранение централизма в партийной жизни, после перехода на мирные рельсы, запрещение фракций, группировок и внутрипартийных дискуссий, при сохранении одной правящей партии, да и само сохранение однопартийности — также привели к сужению демократического развития и партии, и страны. Все это после смерти Ленина создало благоприятную почву для последующего развития партии и общества.
Это позволило Сталину на свой манер все более и более ужесточать внутрипартийный режим и внедрять свое понимание демократии. Он стал утверждать, что отклонение от принципа демократии — это норма, что демократия никогда не была самодовлеющим принципом большевизма, а всегда была подсобным инструментом в борьбе за массы. И в зависимости от потребностей руководства ее действие может быть ограничено, и он ограничивал его во всех случаях.
Из демократических принципов на первое место стали выдвигаться такие, как «право на труд», «право на образование», «право на жилище» и т. д., а такие общепризнанные в цивилизованных странах права, как «свобода слова», «свобода собраний», «свобода печати», «свобода стачек», «свобода передвижения» и др., стали замалчиваться.