— А почему у тебя этого ощущения не появилось в отношении Фаддея?! спросил Артамонов.

— В отношении Фаддея? Там другой коленкор, — объяснился сам-Артур.

— А насчет Рыбинска не переживай, — сказал Артамонов. — Мы потому и не пожалели тачки, чтобы у них выхода не было. Они заглотили наживку, и отступать им теперь некуда. Да, мы рискнули — отдали автомобиль за возможность умыкнуть печатный станок без сиюминутных выплат. И теперь ждем: срастется — не срастется. Я думаю, срастется. Ну что, пятачок, — перевел он стрелки на Прорехова, — партию в шахматы?

— Давай, — согласился Прорехов.

— Что-то я в последнее время часто проигрывать стал… — приуныл Артамонов. — К чему бы это?

— Денег прибудет, — предрек Прорехов.

— Нам бы до весны продержаться, — мечтанул Артамонов, — а там и трава пойдет.

— И сколько же он стоит, этот газетный агрегат? — продолжал крутиться под ногами сам-Артур. — Лимонов двести?

— Тепло, — вел его Макарон.

— Двести пятьдесят? — щупал ответ дальше Варшавский.

— Еще теплее, — нацеливал на правильный ответ аксакал.

— Триста? — прибавлял понемногу сам-Артур.

— Горячо.

— Неужели больше?

— Четыреста, — назвал точную стоимость печатной машины Макарон.

— Ничего себе! — ахнул сам-Артур. — А в баксах?

— Сам переведи, — отмахнулся от него Макарон по текущему курсу.

— Это что, такие деньги отвалить за какую-то печатную машинку?! развел челюсти Варшавский.

— Пропиваем больше, — мимоходом вбросил Прорехов, делая победный ход в излюбленном ладейно-пешечном окончании.

— Опять проиграл, — признал Артамонов, сгребая с доски фигуры. — К чему бы это, пятачок?

Спустя месяц открытые платформы с печатной машиной в спецтаре были выставлены в тупике на пятой ветке. Оставлось только подыскать цех для монтажа ценного груза.

— Помещение под монтаж — это отдельное полысение, — доложил итог поисков Прорехов. — Каждый, с кем заговариваешь на эту тему, шарахается как от огня. Как будто Додекаэдр с Платьевым предупредили весь директорский корпус. Цехов пустых полный город, а никто не дает!

На брошенный клуб лаборатории штаммов имени 1-го Мая напоролись не сразу. Занесла туда «ренталловцев» чистая случайность — просто, отчаявшись отыскать биотуалет, Макарон нырнул в римский дворик слить наболевшее.

— Поаккуратней там, — предупредил Прорехов, — а то был случай: ребята помочились под окнами — и получили по году.

— Я не в затяг, — успокоил его Макарон.

Назад он вернулся с помещением и привел под руку смотрителя заброшенного клуба Толкачева, с которым только что пописал «на брудершафт».

— Мои аффилированные лица, — представил Макарон Прорехова и Артамонова. — Влияют на процесс за счет преимущества.

— У вас штаммы, — поздоровался Прорехов, — у нас — штампы. Мы почти родственники, хотя делаем совершенно разные дела и простаиваем по вине экономической обструкции.

Как мастер исторических заливов, Прорехов предложил выпить по излюбленной «отвертке». В результате обмена мнениями на общедоступную международную тематику было подписано соглашение, по которому прибыль от совместного пользования клубом делилась строго пополам.

— У нас еще со времен лотереи повелось делить все поровну с партнером, — сказал смотрителю клуба Артамонов. — Чтобы не платить за аренду. В наше смутное время никому ни за что нельзя платить. Все расчеты потом — когда улучшится социальная обстановка. Вот так и живем — с миру по Магнитке.

— Лучше, если бы вы платили за аренду, — выказал сожаление смотритель Толкачев.

— А кому сейчас легко? — согласился с ним Макарон. — Берем вас старшим печатником.

— Я выходец из госсобственности, — сообщил Толкачев патетически и тут же во всем признался: — Воровал страшно! Прошу это учесть.

— У нас не будешь, — сказал Артамонов.

— Почему? — удивился Толкачев.

— Макарон тебя закодирует, — предупредил Артамонов. — Он у нас отвечает за кадры.

— Как это? — поинтересовался будущий старший печатник.

— Главное — дело разумей, — отвлек Толкачева от мук любопытства Прорехов. — А переборщишь — Макарон тебе бахмутку в лоб впаяет!

— Какую бахмутку? — опять нашел что спросить коллега.

— Лампа такая у шахтеров, — сказал Прорехов. — Знаешь?

— Нет.

— Ну вот те раз! — развел руками Прорехов.

— А если не буду воровать? — Толкачев решил прокачать обратную сторону медали.

— Тогда Макарон тебе верстатку в зад воткнет, — обозначил альтернативу Прорехов. — Что такое верстатка, знаешь?

— Знаю, — ответил Толкачев.

— Значит, сработаемся, — сказал Макарон, как ответственный за кадровый вопрос. — Приходите в гостиницу «Верхняя», Нидворай оформит контракт. Испытательный срок — сто лет.

— Ну и шуточки у вас! — попытался воззвать к простоте Толкачев.

— Тебя, наверное, в детстве сильно качали, — предположил Прорехов. Признавайся, из коляски часто вылетал?

— С чего вы взяли? — спросил старший печатник.

— Голова не так отрихтована, — объяснил свои подозрения Прорехов.

— Ваше дело — платить, — сказал Толкачев.

— Наше дело — разговоры разговаривать и юмор шутить, — сказал Прорехов. — А твое — блюсти печать. Не то — сократим.

— А вы не могли бы как-нибудь оцифровать наше сотрудничество, попросил Толкачев. — Сколько, например, вы будете платить за смену?

— Сто рублей и трудодень, — сказал Артамонов, отвечающий за финансы.

— И все? — удивился Толкачев.

— Плюс на выбор билет МММ или ваучер, — тут же установил надбавку гибкий Артамонов.

— Тогда возьмите ваш ваучер, сверните трубочкой и вставьте себе в жопу, — сказал Толкачев, давая понять, что он себе цену знает. А потом одумался и вернулся к теме: — Ну хорошо, проехали. А сколько я буду иметь за час переработки?

— На час раньше на пенсию, — был тверд и Макарон.

— Понятно, — сказал Толкачев. — А теперь давайте проверим, правильно ли я вложил свой ваучер.

— Я в пенал засунул чирик, — спел на прощание Артамонов.

Толкачев ощутил всю прелесть полной словесной фиксации и надолго замолчал. Можно даже сказать, навсегда замолчал. Но, как и предупреждал, воровал вовсю — уводил часть тиража и куда-то сбывал. Кому — непонятно. Но это устраивало нанимателей.

— Не надо выдумывать дополнительных способов распространения, — мыслил Прорехов.

— Может, он сдает свежие газеты прямо в макулатуру? — выказал догадку Артамонов.

— Это тоже способ, — сказал Макарон. — Оттуда газета попадает в СИЗО, а значит, прочитывается до конца. Ведь читатель там самый благодарный.

«Лишенец» тем временем разрастался. Немецкая версия распространялась в породненном городе Оснабрюк по три марки за экземпляр. В Безансоне «Лишенец» на родном языке читали всего за каких-то пару франков. Процесс пошел. Идею газеты-стигматы со щупальцами в городах-побратимах и дыхальцем в России одобрили итальянцы из Бергамо и шотландцы из Глазго. На горизонте замаячили лиры и фунты. В очередь встали финны. Они оказывали помощь региону в автоматизации управления. В разгар пребывания делегации из Финляндии компания будущих партнеров сидела в «Старом чикене» и вела разговоры о системе сетевого администрирования.

— Мы тоже вводим подобное, — сказал помощник главы города Гладков. — Я даже знаю, где лежит ключ от каморки, в которой уже два года стоит приготовленный для этих целей компьютер.

Переводчика перекособочило, словно с него содрали цедру. В его исполнении высказывание прозвучало мягче: под компьютеры, мол, отведено специальное помещение — и финны понимающе закивали головами. Что поделаешь чухна.

Итогом пребывания делегации стал протокол о совместном выпуске финского варианта «Лишенца». Финны дали переводчика, потому что все местные умудрились закончить школу с уклоном от угорских наречий. Гладков взялся обеспечить переводчика жильем, но забыл. Выпуск «Лишенца» для Скандинавии сорвался.

— Я вас «Ренталл»! — выразился чухонский толмач и уехал к себе на родину переводить на добро другое говно. Что он имел в виду, было непонятно, — восстановить ход его красивых мыслей не удалось.