— Да, пожалуй.

Чистяков созвонился с ГУВД, и Чифа передали его сотруднику под расписку для проведения следственного эксперимента. Его привезли на старых служебных «Жигулях» к бывшему общежитию на Сенной. Двое молодых оперативников вывели его из машины.

— Мы тебе, голуба, сейчас наручники снимем в целях чистоты эксперимента," но только чтобы у нас без фокусов!

Пока один из парней возился с наручниками, второй, чуть отступя, держал арестованного под прицелом. Чиф смотрел равнодушно, но вдруг, резко наклонившись, оттолкнул опера, снимавшего с него наручники, так, чтобы тот прикрыл его от ствола «Макарова», резко подпрыгнул, юркнул за «Жигули» и, пригибаясь, бросился в проходной двор. Оперативник, следуя инструкциям Чистякова, несколько раз выстрелил вслед, забирая чуть выше цели, убедился, что Чиф исчез из поля зрения, и связался с Чистяковым, которому доложил, что операция прошла как по маслу.

Чиф пробежал несколько дворов, убедился, что погони нет, и перешел на шаг, чтобы отдышаться и подумать. Думалось плохо — вместо мыслей в мозгу клокотала ярость. Как ни безумно это звучало, он должен был убрать Кастета. Для этого были две причины: его предательство, подлая подставка, но еще важнее — то, что Кастет знает про Англию, и, пока он жив, сын Чифа, единственное дорогое ему существо, тот, ради которого он жил сам и убивал других, не будет в безопасности. Чиф знал только один способ решения всех проблем, и этот способ он знал хорошо. Кастета надо убить. Плохо, конечно, что нет оружия и инструментов и никак нельзя заходить ни по одному из своих адресов — везде могут быть засады, милицейские или, что еще хуже, бандитские.

Чиф огляделся и подошел к мусорному контейнеру. Брезгливо поморщившись, он вытащил из контейнера разбитую гитару.

Коля-Бубна потер затекшее плечо, он уже третий час торчал на этом чердаке, не шевелясь и не отрывая взгляда от парадной напротив. Правильно ему братки говорили: чтобы снайпером быть, мало стрелять хорошо. Нужно такое терпение иметь, какое у одного на тысячу. Стрелял-то он классно, за это и вляпался. Теперь сидит здесь час за часом, ни тебе размяться, ни тебе отлить, ни тебе покурить:., а курить страшно хочется.

Хорошо Барсуку, он внизу, на прикрытии, ходит себе по улице, то в машине посидит, то пройдется.., нет, снайпером быть — это не лафа. Ну конечно, не своя воля, ведено ждать — будешь ждать, под Кастетом не забалуешь. Конечно, людей Кастета уважают, боятся — Кастет крут, круче некуда — но воли под ним никакой, дисциплина хуже, чем в армии. Бубна чуть пошевелился, разминая затекшую ногу, и ему послышался какой-то шорох. Он скосил глаза, стараясь в то же время не потерять из виду парадную напротив. Должно быть, крыса… Неожиданно от груды пустых ящиков к нему метнулась серая тень. Гитарная струна захлестнулась у Коли на горле, он судорожно забился, захрипел…

Людей Кастета в городе уважали, но жили они недолго.

Чиф осмотрел трофеи. Винтовка снайпера, хоть и неплохая, была ему сейчас не очень нужна, хотя позже, может быть, и пригодится. Револьвера он не нашел, зато нашел хороший немецкий нож. Он выглянул в окно, осмотрел улицу. Напарника снайпера вычислил моментально — тот так откровенно скучал, разглядывая отражение противоположного подъезда в витрине булочной…

Чиф разобрал винтовку, подвесил ее к плечу под пальто, положил в карман коробку патронов и спустился на улицу.

Барсук лениво, нога за ногу, плелся по Шпалерной, поглядывая то на подъезд — нет ли каких подозрительных движений, — то в конец улицы, откуда должна была подъехать машина «клиентки». Его роль — вспомогательная, когда Колька-Бубна уложит бабу, Барсук должен пару раз шмальнуть для контроля и обеспечить себе и Кольке отход. Машина стояла наготове, мотор он не глушил, чтобы без всяких неожиданностей.

Навстречу ему по улице брел какой-то помятый мужик, совсем неопасный с виду, то ли поддатый, то ли с крутого похмелья.

Барсук поравнялся с ним, и вдруг произошло что-то непонятное, левую руку пронзила жуткая боль, а под ребро уперлась холодная сталь ножа.

— Тихо, — сказал ему худой мужик, — хочешь жить — не рыпайся, иди, как шел.

Барсук попытался перехватить руку с ножом, но от страшной боли чуть не потерял сознание. Мужик шел рядом, держа его руку каким-то хитрым болевым приемом, и нож под ребром не давал вздохнуть. Черт, ну и влип!

— Ты кто, мужик? Ты мент, что ли? Не похож ты на мента. Да кто бы ты ни был, Кастет тебя с потрохами съест. Ты подумал, на кого ты тянешь?

— Ты сейчас о себе думай, как тебе живым остаться хотя бы на сегодня, а что завтра будет — это мы завтра и посмотрим.

Со стороны казалось, что два приятеля идут, обнявшись, и мирно беседуют. Вот они подошли к серому «опелю», сели на переднее сиденье. Чиф накинул на шею Барсука струну, перехватил ее поудобнее, чуть натянул.

— Чувствуешь? Только попробуй что-нибудь надумать — и тебе конец. Напарник-то твой с этой удавочкой уже познакомился, так и лежит теперь на чердаке.

Барсук выругался, насколько позволяла удавка.

— Ну че тебе от меня надо? Хочешь кончать — кончай, а тебе все равно после не жить, Кастет тебя где угодно достанет!

— Это мы посмотрим.

Чиф проверил его карманы, нашел револьвер за пазухой, гранату в «бардачке» машины.

— А теперь поезжай к Кастету на дачу.

Барсук изумленно скосил на него глаза.

— Совсем, что ли, сдурел?

Струна слегка натянулась, и Барсук послушно тронулся с места.

— На всякий случай я тебе напоминаю, чтобы вел ты машину ровненько, без рывков и не слишком гнал, а то неровен час, дернешь маленько — удавочка-то и затянется.

— Понял, не дурак.

— И ГАИ чтоб не привязалась, а то у нас машина оружием набита. Как это вы-то не боитесь с оружием по улицам разъезжать?

— Это уж наши дела… Ты-то тоже, голубь нашелся, мораль мне читать. По твоим повадкам видать — на тебе покойников висит немерено.

— А хоть бы и так…

Машина проехала Поклонную гору и выехала на Выборгекое шоссе. Остались позади последние жилые массивы, проехали Шуваловский парк, Парголово, выехали на Приморское шоссе, проскочили Белоостров, Солнечное. Возле Репина переехали железную дорогу, поехали по асфальтовой, уходившей от залива, потом свернули с нее на аккуратный проселок, углублявшийся в сосновый бор. Барсук ехидно покосился на Чифа: